Переливание сил
Шрифт:
— А кто оперировать-то будет?
— Ну, я буду. Ждать же нельзя. А если б я не пришел? Вы б ведь сняли кого-нибудь с их операции. Внематочная!
— Подаем.
— Ну а я бегу переодеваться.
В раздевалке сестра-анестезист. Прекрасно!
— Срочно беги в операционную. Наркоз нужен. Все заняты. Внематочная.
И вот я уже моюсь. А больной уже дают наркоз. Сестра не успела переодеться. Лишь халат сверху. Косынка сидит криво. Я в раздевалке первый раз увидел ее прическу. Все косынка и косынка. А красивые эти новые прически. Вообще-то все новое, молодое красиво. Ранней весной зеленые
...Ну, вот и йодом смазали. Начали появляться врачи. А я уже оперирую. Теперь у меня и ассистент есть. А на том столе дежурные оперируют вторую больную. Конечно, вся бригада занята.
— Начинаем. Можно? Спит?
— Да, пожалуйста.
— Где скальпель? Ну, с богом...
Разрез. Кожа. Жир. Мышцы. Брюшина.
— Как давление? Здесь много крови. Это внематочная.
— Уже переливаем. Оперируйте.
Почему не сказала, какое давление? Хм. «Оперируйте»! По-видимому, надо торопиться. Быстрей. Вот, нашел! Сейчас подтянем.
— Держи щипцы. Нет, в этом направлении тяни. Как следует. Полотенце дайте. Обложить надо и кишки отодвинуть. Так. Куда! Очень хорошо. Вот труба. Вот разрыв. Хлещет как! Сейчас зажим, остановим кровь, тогда и рассуждать будем. Р-раз! Все.
— Как давление?
— Лучше. Оперируйте.
— Кровотечение остановили?
— Мы переливаем кровь.
Что она мне все невпопад отвечает? Наверно, больная не ахти. Конечно, крови-то сколько в животе!
— Дайте банку для крови.
Отсюда, из живота, можно, по крайней мере, граммов восемьсот набрать и перелить ей обратно.
— Граммов восемьсот я вам здесь соберу для переливания.
— Очень хорошо. А то ее группы у нас немного.
А надо много. Да-а, она не ахти! Лучше не спрашивать.
Как труба сильно порвалась! А вторая труба хорошая. Рожать сможет... Хм. Чего это я радуюсь? Больная-то вроде не ахти. Ахти не ахти — чего я привязался к этому слову? Ну, вот и зашил.
Начинаю зашивать живот.
— Угу.
Что она там? Видно, ей достается. Как мы с ней: действительно, прямо с корабля на бал. Зашиваю: брюшина, мышцы, жир, кожа.
— Ну, вот и все. Мы готовы. А как она?
— Давление лучше, но все-таки выше девяноста не поднялось.
— Может быть, у нее всегда такое?
— Нет. Я успела спросить. Говорит, сто двадцать, сто тридцать. У нас ее крови еще вон сколько, перелить не успели.
— Ну, лейте. Вроде сейчас все должно быть нормальным.
— Так и будет, наверно. Все ведь вовремя сделано. А она здоровая, молодая.
Молодая! А внематочная только и бывает у молодых. Впрочем, всякая беременность бывает только у молодых. Ну! Как это я догадался! Софокл! Неужто у молодых? Чего-то я разострился так, вроде ничего веселого пока нет. А острят всегда, когда невесело. Тогда шутят. Остроумие Чехова, Шолом-Алейхема — это, что ли, веселое? Все меня тянет сегодня на философствование. Делом надо заняться. Вообще-то она действительно ведь молодая — сейчас все наладится.
Через пятнадцать минут с уже нормальным давлением ее перевезли в палату. Как ее зовут? Даже не успел узнать. Пойду узнаю. И в палату загляну.
Пришел шеф узнать, почему
— Что за фиеста? — его любимый вопрос. Ответил.
Помог мне попасть в рукав халата.
Ишь ты! Шеф подает!
— Спасибо? За что, государь мой?
Шеф:
— Карл V поднял кисть, оброненную Тицианом. Это говорит не столько о заслугах и величии Тициана, сколько о величии Карла. Вот так. — Шеф ухмыльнулся, подмигнул мне и пошел к себе в кабинет. И все довольны. А что ж? Конечно, величие. Недаром Карл был одним из немногих абсолютных властителей, добровольно оставивших власть.
Ох, уж эта образованность! И я себе польстил. И шеф себе польстил. И о шефе подхалимски подумал, И... опять все довольны. А главное — все само, автоматически.
Больная быстро вышла из наркоза. Состояние ее хорошее. Относительно хорошее. Как пишут в историях болезни: «Состояние соответствует тяжести перенесенной операции». Днем уже все было совершенно спокойно. Вообще-то, по-честному если, операцию должен бы делать кто-нибудь из того отделения, где она сейчас лежит. Ведь врачи сразу же вслед за мной пришли. Вполне успели бы. Просто очень уж давно я не делал операций. Просто я «украл» у них операцию.
Человек идет и улыбается. Просто идет и улыбается. Чему улыбаешься, человек?! А просто день кончается. А день был хороший. И все ему нравится. А плевать ему, человеку, что одним днем в его жизни стало меньше. Хороший был день у человека. А сейчас хорошая луна над человеком. И даже темнота кажется хорошей.
1965 г.
ОПЕРАЦИЯ
Мы идем с Владленом вдоль забора. Прутья больничной решетки мелькают перед глазами. И за мельканием, как кинокадры, я вижу, вспоминаю вчерашнюю операцию.
Вот мы моемся. Все трое. Оперирует Владлен, мы ассистируем. Хорошо, когда мы оперируем вместе. Мы понимаем друг друга.
Больную привозят в операционную. Укладывают на столе, Я ее видел, когда она поступала.
— Давно болеете?
— Года три.
— Что — суставы болели?
— Нет. Я почувствовала неожиданно. Ехала в райцентр на велосипеде. Я из Брянской области. И вдруг как задохнулась. С тех пор одышка...
— Это, наверное, совпадение. По-видимому, и раньше болели.
— Кто ж его знает...
— А на какой этаж можете подняться без одышки?
(Идиот! Что я спрашиваю?)
— Я не знаю. На горку подняться не могу — задыхаюсь. У нас этажей нет.
Сердце должно стучать: туп-туп, туп-туп... А оно — туп-тшш, туп-тшш. Шум.
Мы ее сегодня не собирались оперировать. Она еще готовилась. Но ночью был отек легких. Дальше тянуть нельзя. И сегодня решили оперировать. Экстренные показания.
Моемся и потихонечку переругиваемся. Андрей мне говорит, чтоб студенты, когда идут в операционную, снимали пиджаки, надевали халаты прямо на рубашки и засучивали рукава. Относительно пиджаков — согласен. Шерсть, пыль под халатом. Статическое электричество — и взрыв эфира. Но зачем обязательно рукава засучивать? Засученные рукава — символ работы. А они стоят, смотрят.