Перелом. От Брежнева к Горбачеву
Шрифт:
«По вине администрации США взорван советско— американский диалог в области ограничения ядерных вооружений в Европе. Вместо переговоров и стремления искать соглашения администрация США взяла курс на ломку сложившегося соотношения сил. Она ставит целью за счёт огромного наращивания своих вооружений получить военное превосходство над Советским Союзом, превосходство стран НАТО над странами Варшавского Договора. Это, по замыслу американских стратегов, будто бы может принести выигрыш в ядерной войне».
С необычным для него жаром Громыко говорил, что главная угроза миру исходит сейчас от Соединённых Штатов: «военно— морская армада США расстреливает ливанские города», в Гренаде они проводят «разбойническую террористическую
В общем, удивительно бездарно был разыгран дебют в Стокгольме. Шульц обвинял во всех смертных грехах Советский Союз, а Громыко — США. Теперь предстояли их переговоры в советском посольстве. А в окружении Громыко шел горячий спор, нужно ли министру встречать госсекретаря на ступеньках посольства или, памятуя холодный прием, оказанный ему в Мадриде, поприветствовать его уже в зале переговоров. Но Громыко решил однозначно и без колебаний:
63
Правда, 19 января 1984 г.
— Встречу во дворе. Не будем цапаться по мелочам.
И вышел на крыльцо навстречу Шульцу, который уже поднимался по ступенькам в сопровождении двух атлетически сложенных красавиц — телохранительниц госсекретаря.
Советское посольство в Стокгольме стоит на невысокой скале и перед ним открывается чудесный вид на озеро Меларен. Но само здание бездарно и бестолково — огромный куб из стекла и бетона, опоясанный почему— то желтой полосой. Весь нижний этаж, разгорожен многочисленными раздвижными перегородками на несколько больших залов для различного рода приёмов. Очевидно, у архитектора Полянского представление о дипломатах сводилось к тому, что они только и делают, что пьют и танцуют. Поэтому, если раздвинуть все перегородки, то получится один огромный зал, равного которому нет во всем Стокгольме. Даже в Королевском дворце. Но в посольстве нет ни одной даже маленькой комнатки для ведения переговоров.
Поэтому Андрей Андреевич принимал Шульца в большом зале. На местном посольском жаргоне он именовался «залом Коллонтай», очевидно потому, что единственным его украшением была картина, на которой миловидная кокетливая женщина в длинном вечернем платье, выпархивала из кареты, а гофмаршал двора, склонившись в полупоклоне, почтительно протягивал ей руку. Эта сцена должна была изображать приезд Александры Михайловны во дворец короля для вручения верительных грамот.
Американские и советские дипломаты нестройной толпой вошли в этот зал. Шульц остановился перед картиной и поинтересовался, кто это. Громыко обернулся к нам — сам он никогда нисходил для таких объяснений, и отвечать пришлось мне:
— Советский посол в Швеции Александра Коллонтай.
Шульц еще раз внимательно посмотрел на картину, потом на дипломатическую рать, окружающую Громыко, и сказал с легкой иронией:
— Вот же какие элегантные дипломаты были в Советском Союзе в свое время.
Андрей Андреевич Громыко, который недолюбливал Коллонтай, как и всю плеяду послов, пришедших в первые годы советской власти, насупился и пробурчал, что художник сделал ей комплимент.
С этой легкой пикировки началась их стокгольмская встреча — она не предвещала ничего хорошего. Оба министра высказали недовольство речами друг друга, произнесенными накануне. Громыко назвал речь госсекретаря «враждебной» Советскому Союзу. А Шульц сказал, что отдельные пассажи советской речи «просто недопустимы и неприемлемы». Громыко тут же
— Меня бы насторожило, если бы Вы сказали, что Советский Союз прав хоть в чём— нибудь.
— Я рад слышать, что Вы не насторожились —не остался в долгу госсекретарь.
После такой разминки, которую сам Шульц впоследствии назовет «безобразной», он приступил к нарушению прав человека в Советском Союзе. Громыко поначалу было отказался вообще разговаривать на эту тему, но потом разошелся и сам перешел в наступление. Нигде права человека не нарушаются так сильно, заявил он, как в некоторых районах западного полушария, столь близкого сердцу госсекретаря, не говоря уже о нарушении прав человека в самих Соединенных Штатах. На этом разговор о правах угас сам собой. Никаких результатов достигнуто не было. Но и не разругались вдрызг, как бывало раньше, что само по себе было уже неплохо.
Потом перешли к проблеме разоружения и безопасности. Причем Громыко сразу же предупредил, что их разговор «ни в коей мере не означает продолжения женевских переговоров». Для их возобновления США должны «вернуться к ситуации, которая существовала до развертывания новых американских ракет в Западной Европе».
Шульцу показалось, что Громыко заинтересован в поиске новой структуры для продолжения диалога по стратегическим вооружениям, которая позволила бы Советскому Союзу вернуться за стол переговоров без потери лица. Поэтому он сказал, что, помимо стратегических вооружений, должны рассматриваться ракеты средней дальности как США, так и Советского Союза. Громыко, однако, никак не отреагировал на это, но хорошо запомнил и потом не раз вспоминал это американское предложение.
Проблемы укрепления доверия министры практически не касались, изложив в самых общих чертах те позиции, которые были уже заявлены ими в речах на конференции. Громыко говорил о «крупных политических шагах», а Шульц — о военных мерах доверия. Не было сделано даже попытки перебросить мостик между ними.
Обсуждение региональных проблем — Ближнего Востока, Африки, Центральной Америки — тоже было безрезультатным. Пожалуй, только в вопросах разоружения удалось достичь некоторых подвижек. Шульц сообщил о намерении выдвинуть договор о запрещении химического оружия, а Громыко согласился на возобновление Венских переговоров по сокращению обычных вооружений в Центральной Европе и дал понять, что в своё время можно будет приступить к переговорам по ядерным вооружениям. В осторожных выражениях министры условились продолжить конфиденциальный диалог между двумя странами на уровне послов в Вашингтоне и Москве. [64]
64
Запись беседы А.А. Громыко с Дж. Шульцем 18 января 1984 г.; George Shultz, Tragedy and Triumph, Ibid. pp.467 — 468; Raymond Garthoff The Great Transition Ibid. p.146.
Встреча министров продолжалась 5 часов вместо намечавшихся трех. Это был весьма любопытный поединок двух мастодонтов Холодной войны. Как справедливо заметил посол Добрынин, «оба они глубоко верили в преимущество своей социально — политической системы, и оба не были готовы как— то поступиться своими идеологическими воззрениями во имя поиска более нормальных отношений между обеими странами. Оба не верили в возможность радикального улучшения этих отношений в обозримом будущем, хотя «ощупью» искали какой— то выход из опасного тупика.» [65]
65
А.Ф. Добрынин, там же, стр. 580.