Перелом

Фрэнсис Дик

Глубоко обеспокоенная Этти повернулась ко мне.

– Горохового Пудинга нельзя выставлять на приз Линкольна, раз Ланкет финишировал почти одновременно с ним. По правде говоря, бег Ланкета доказывает, что Архангел и Быстрый подготовлены значительно хуже, чем я думала.

– Успокойтесь, Этти, – сказал я. – Не волнуйтесь. Расслабьтесь. Попробуйте посмотреть на испытания с другой стороны.

Она нахмурилась.

– Я вас не понимаю. Мистер Гриффон будет очень расстроен, когда узнает...

– Этти, – перебил я, – видели вы своими собственными глазами или нет, что Гороховый Пудинг скачет быстро и легко?

– Да,

наверное, – ответила она с сомнением в голосе.

– Тогда вполне возможно, что это Ланкет оказался лучше, чем вы думали, а не наоборот.

Она посмотрела на меня с тревогой и нерешительностью.

– Но Алекс только ученик, а Ланкет был полностью непригоден в прошлом году.

– Что значит непригоден?

– Э-э-э.., неуклюж. Никакой резвости.

– Я бы не назвал его сегодня неуклюжим, – заметил я.

– Да, – медленно призналась она. – Вы правы. Наездники подошли к нам, держа лошадей в поводу, и мы с Этти тоже спешились, чтобы внимательно их выслушать. Томми Хойлэйк, с фигурой двенадцатилетнего мальчика и лицом мужчины сорока трех лет, сказал со своим приятным беркширским произношением, что он был доволен Гороховым Пудингом, пока не увидел рядом Ланкета. Томми довольно много выступал на Ланкете в прошлом году и был о нем невысокого мнения.

Энди сказал, что Архангел в изумительной форме, в особенности если учесть, что до скачек на приз в две тысячи гиней осталось еще шесть недель, а Фадди высоким интеллигентным голосом сообщил, что, по его мнению. Быстрый в прошлом году не уступал Гороховому Пудингу и сейчас, если бы захотел, тоже мог обогнать его. Томми и Энди покачали головами. Если бы они захотели, то проскакали бы дистанцию значительно быстрее.

– Алессандро? – спросил я. Он заколебался.

– Я.., замешкался на старте, потому что не думал.., не предполагал, что они начнут так резво. Но я.., уговорил Ланкета сделать бросок и мог финишировать вплотную к Архангелу.., только мне показалось, что он устал, а вы сказали... – Он умолк в полной растерянности, не находя нужных слов.

– Хорошо, – сказал я. – Вы поступили правильно. – Я не ожидал от Алессандро такой откровенности. Впервые за время своего пребывания в конюшнях он высказал объективное суждение о своей езде, но моя похвала, произнесенная слегка покровительственным тоном, мгновенно вызвала на его лице презрительную усмешку. Этти посмотрела на него, не скрывая неприязни, но Алессандро всем своим видом показал, что ему на это наплевать.

– Вряд ли мне стоит напоминать вам, – сказал я, стараясь не обращать внимания на эту бурю страстей, – что о результате сегодняшних испытаний никто не должен знать. Томми, можете рассчитывать на Горохового Пудинга и Архангела на призы Линкольна и в две тысячи гиней соответственно, и, если вы вернетесь со мной в контору, мы обсудим ваше возможное участие в других скачках.

Презрительная улыбка Алессандро превратилась в раздраженную, и он бросил на Томми взгляд, достойный Ривера: таким взглядом можно было убить. На мое мнение о том, что за последние дни Алессандро стал хоть немного более покладистым, сейчас можно было положиться так же, как на надежность зыбучих песков. Я сразу вспомнил недвусмысленный намек Энсо и пистолет, нацеленный в мою грудь: если человек нежелателен, то нет ничего проще чем убить его. Я подверг жизнь Томми Хойлэйка

опасности, а значит, обязан был защитить его.

Я отослал всех и велел Алессандро задержаться на минуту. Когда Этти с наездниками отъехали достаточно далеко и не могли нас услышать, я обратился к нему:

– Вам придется смириться, что Томми Хойлэйк будет выступать на скачках первым номером.

Он одарил меня целым набором своих взглядов, не предвещавших ничего хорошего. Я почти физически ощущал ненависть, которая выплескивалась из Алессандро горячими волнами в холодный мартовский воздух.

– Если только Томми Хойлэйк сломает ногу, – сказал я, – я сломаю вашу.

Это его потрясло, хотя он изо всех сил старался казаться бесстрастным.

– К тому же выводить Томми Хойлэйка из строя совершенно бессмысленно, потому что тогда я возьму другого жокея. Не вас. Ясно? Алессандро не ответил.

– Если вы хотите стать ведущим жокеем, добивайтесь результатов самостоятельно. Для этого нельзя прибегать к посторонней помощи. Для этого нельзя ждать, пока ваш отец уничтожит тех, кто стоит на вашем пути. Если вы талантливей других, вам не страшны соперники, а если нет, уничтожение соперников не поможет вам стать лучше, чем вы есть на самом деле.

В ответ я не услышал ни звука. От него исходила только ярость.

– Если с Томми Хойлэйком случится хоть какая-нибудь беда, – серьезно сказал я, – вам никогда не удастся принять участия в скачках. Я об этом позабочусь, невзирая ни на какие последствия.

Алессандро перестал на меня смотреть и обвел взглядом открытое ветрам поле.

– Я привык... – надменно начал он и осекся.

– Я знаю, к чему вы привыкли, – ответил я. – Что все ваши желания исполняются, чего бы это ни стоило. Ваши желания приносят людям страдания, боль и страх. Что ж.., лучше вам пожелать того, за что можно заплатить наличными. Ничья смерть и ничье банкротство не купят вам способностей.

– Я хотел лишь участвовать в дерби на Архангеле.

– Только и всего? Обычный каприз?

– Началось с этого, – еле слышно проговорил он и, не оборачиваясь, зашагал по направлению к Ньюмаркету.

* * *

На следующее утро он пришел на тренировку как обычно. Последующие дни тоже не принесли никаких изменений. Слухи о том, что мы провели испытания, просочились повсюду: я слышал, как люди говорили, что мы специально приурочили испытания к чемпионату по скачкам, чтобы скрыть плохую подготовленность Горохового Пудинга. Ставки на него резко упали, и, когда достигли двадцати к одному, я поставил сто фунтов стерлингов.

Мой отец в ярости потряс перед моим носом газетой “Спортивная жизнь” и потребовал, чтобы я снял лошадь со скачек.

– Лучше поставь на него немного, – посоветовал я. – Возьми с меня пример.

– Ты не знаешь, что делаешь!

– Нет, знаю.

– Они пишут... – Он даже начал заикаться от расстройства, что не может встать с постели и удушить меня собственными руками. – Они пишут, что если испытания прошли неудовлетворительно, то ждать вообще больше нечего, пока я не вернусь!

– Я читал статью, – признался я. – Но они гадают на кофейной гуще. И если хочешь знать, испытания никак нельзя назвать неудовлетворительными. Скорее наоборот, обнадеживающими.