Перелом
Шрифт:
– Начнете в среду.
Когда фургон привез Горохового Пудинга обратно в Роули Лодж, весь обслуживающий персонал конюшен высыпал в манеж, чтобы поприветствовать победителя. Выражение на лице Этти сейчас никак нельзя было назвать обеспокоенным, и она хлопотала над вернувшимся воином, как наседка над своим цыпленком. Задняя стенка фургона откинулась, жеребец выбежал размять затекшие ноги и со свойственной ему скромностью отреагировал на сияющие улыбки и поздравления (вроде:
"победил-таки, старая вешалка”), которыми его осыпали со
– Не может быть, чтобы каждому победителю устраивали такой прием, – сказал я Этти, когда вышел из дома на неожиданный шум. Я вернулся за полчаса до прибытия фургона и не заметил ничего необычного: конюхи и наездники уже устроили лошадей на ночь и отправились в столовую пить чай.
– Это – первый победитель сезона, – ответила она, и глаза на ее добром простом лице засияли. – И мы не думали.., я хочу сказать, болезнь мистера Гриффона...
– Я ведь говорил, что вы должны больше верить в свои силы, Этти.
– Ребята прямо ожили, – ответила она, не принимая комплимента на свой счет. – Никто не отходил от телевизора. Они так кричали, что, наверное, в “Форбэри Инн” было слышно.
Наш обслуживающий персонал готовился к выходному субботнему вечеру. Позаботившись о Гороховом Пудинге, люди ушли гурьбой, весело смеясь, уничтожать запасы “Золотого Льва”; и только когда я собственными глазами увидел, как они радуются, мне стало понятно, в каком подавленном настроении они находились последнее время. В конце концов, они ведь тоже читали газеты. И привыкли верить моему отцу больше, чем своим глазам.
– Мистер Гриффон так обрадуется, – по-детски простодушно заявила Этти.
Но мистер Гриффон, как и следовало ожидать, не обрадовался.
Я поехал навестить его на следующее утро и увидел, что несколько воскресных газет валяются в корзинке для бумаг. Отец был мрачнее тучи и подозрительно наблюдал за мной, чтобы в корне пресечь всякую попытку с моей стороны позлорадствовать по поводу того, что Гороховый Пудинг пришел первым.
Ему не следовало волноваться. Ничто не могло так испортить отношений в будущем, как сведение счетов, а я слишком долго имел дело с людьми самых различных слоев общества, чтобы не знать азбучных истин.
Я поздравил отца с победой.
Он несколько растерялся, не зная, что ответить, но, по крайней мере, теперь ему не пришлось признаваться в своей ошибке.
– Томми Хойлэйк прекрасно провел скачки, – заявил отец, игнорируя тот факт, что жокей нарушил его инструкции.
– Да, конечно, – вполне искренне согласился я и повторил, что надо благодарить Этти и программу тренировок, разработанную отцом, которой мы преданно следовали.
Он подобрел еще больше, но я, к своему разочарованию и удивлению, неожиданно подумал, что Алессандро поступил куда порядочнее отца, не побоявшись принести извинения и признаться в ошибке. Честно говоря, я даже не подозревал, что Алессандро на это способен.
Со времени моего последнего визита больничная палата стала напоминать
– Неужели у тебя нет машинки? – легкомысленно спросил я, и отец жестким голосом ответил, что договорился с местной машинисткой, которая придет на следующей неделе и будет печатать под его диктовку.
– Замечательно! – воодушевленно воскликнул я, но на него и это не подействовало. В том, что приз Линкольна все-таки был выигран, он видел серьезную угрозу своему авторитету, и его поведение ясно говорило, что данный авторитет он не собирается уступать ни мне, ни Этти.
Отец сам себя поставил в очень щекотливое двойственное положение. Каждая новая победа будет крайне мучительна для его самолюбия и в то же время необходима с финансовой точки зрения. Слишком много денег вложил он в долевых лошадей, и, если теперь лошади плохо выступят на скачках, их стоимость резко упадет.
Понять его было нетрудно, а вот убедить...
– Не дождусь, когда ты, наконец, вернешься, – сказал я, но и это ни к чему не привело. Оказалось, что дела на поправку идут медленно, и напоминанием о его прикованности к постели я только испортил отцу настроение.
– Несут всякую чушь, что кости у стариков срастаются плохо, – раздраженно сказал он. – Столько недель прошло, а врачи не могут даже сказать, когда снимут меня с вытяжки. Я просил наложить гипс.., черт побери, все ходят в гипсе.., но они утверждают, что в моем случае это невозможно.
– Тебе повезло, что ногу не отняли, – сказал я. – Врачи сначала думали, что без ампутации не обойтись.
– Лучше бы ее отрезали, – фыркнул он. – Тогда я давно уже был бы в Роули Лодж.
Я принес с собой еще несколько маленьких бутылок шампанского, но отец отказался пить. “Наверное, решил, что это будет выглядеть, как чествование победителя”, – подумал я.
* * *
Джилли сдавила меня в своих объятиях.
– Я же говорила! – воскликнула она.
– И оказалась права, – покорно согласился я. – А так как благодаря твоей уверенности я выиграл две тысячи фунтов стерлингов, приглашаю тебя в “Императрицу”.
– Не бери греха на душу! – воскликнула она. – Разве не видишь, как я поправилась? Десять дней назад это платье сидело на мне, как влитое, а сейчас смотреть противно.
– Мне не нравятся костлявые женщины, – примирительно пробормотал я.
– Да.., но нельзя же быть жирной.
– Значит, грейпфрут?
Она вздохнула, задумалась, отправилась за своей кремовой курткой и, одевшись, весело сказала: