Перелом
Шрифт:
– Не буду, – очень серьезно ответил он. И исполнил все в точности.
Скачки, проведенные Алессандро, можно было внести в учебник. Он был холоден, спокоен и точен. Когда казалось, что в двух фарлонгах до финишного столба его зажали со всех сторон, он внезапным броском послал лошадь в крохотный открывшийся просвет и пришел на финиш, более чем на корпус опередив ближайшего соперника.
Так как Алессандро предоставлялась ученическая скидка на вес в пять фунтов, а лошадь, на которой он скакал, победила в Тийсайде, на него ставили многие, и он получил свою долю одобрительных выкриков и аплодисментов.
Когда
Алессандро посмотрел выше моей головы, и улыбка его мгновенно испарилась, сменившись выражением отчаяния и страха.
Я повернулся.
За небольшим обнесенным канатами загоном для расседлывания скакунов-победителей стоял Энсо. Он стоял и смотрел на меня с ненавистью человека, которого лишили права собственности.
Я молча уставился на Энсо. Мне больше ничего не оставалось. Но я впервые испугался, что теперь ничем не смогу удержать его от мести.
* * *
Наверное, я сам напрашивался на неприятности, оставшись работать за памятным столом в памятном кабинете, обшитом дубовыми панелями, после того, как обошел конюшни и осмотрел вернувшихся со второй проездки лошадей.
Правда, на этот раз я работал ранним вечером, в последний день апреля, а не в полночь в морозном феврале.
Дверь с треском распахнулась, и в комнату ворвался Энсо с двумя своими громилами: каменнолицым Карло и неизвестным с длинным носом, маленьким ртом и ничего-хорошего-не-обещающим выражением лица. У Энсо был пистолет, на пистолете – глушитель.
– Встать! – сказал он.
Я медленно встал.
Он махнул пистолетом в сторону двери.
– Пойдем, – сказал он.
Я остался стоять на месте.
Пистолет целился точно в мою грудь. Энсо обращался с ним так же спокойно и привычно, как с зубной щеткой.
– Я очень близок к тому, чтобы убить тебя, – произнес он тоном, не оставляющим сомнений в серьезности его намерений. – Если ты немедленно сонной не пойдешь, тебе уже никуда не придется больше ходить.
На этот раз Энсо не стал шутить по поводу того, что убивает только тех, кто сам настаивает. Но я все помнил. И не настаивал. Я вышел из-за стола и на негнущихся ногах пошел к двери.
Энсо отступил в сторону, освобождая мне проход, но встал достаточно далеко, чтобы я не смог на него кинуться. Впрочем, в этом не было смысла, потому что с ним были оба его костолома, правда, без масок, так что мои шансы на успех равнялись нулю.
В конце холла двери на улицу были открыты настежь. Перед входом стоял “Мерседес”. Больше, чем у Алессандро, и темно-красного цвета.
Мне предложили сесть на заднее сиденье. “Эксрезиновая маска” с американским акцентом сел за руль, Энсо – справа от меня, Карло – слева. Энсо держал пистолет в правой руке, положив его глушителем на пухлое колено, – он не расслаблялся ни на секунду. Я чувствовал напряженные мускулы каждый раз, когда на поворотах его бросало в мою сторону.
Американец
Мы оказались в довольно оживленном месте: у самой тропинки, по которой часто выводили лошадей на Пустошь. Но, к сожалению, после четырех часов все тренировки заканчивались, и вряд ли поблизости мог находиться кто-нибудь, способный мне помочь.
– Выходи, – коротко бросил Энсо, и я молча повиновался.
Американец, известный своим друзьям под именем Кэл, обошел машину вокруг и открыл багажник. Сначала он достал оттуда рюкзак и протянул его Карло. Затем появился длинный серый габардиновый макинтош, который Кэл тут же надел, хотя, судя по погоде, синоптики не ошибались в предсказаниях. И в конце концов на свет появился “Ли Энсфилд ЗОЗ”, с которым он обращался бережно, как с любимой девушкой.
Внизу у приклада торчал магазин на десять патронов. Намеренно красуясь, Кэл, щелкнув затвором, заслал первый из них в ствол. Затем перевел назад короткий рычажок предохранителя.
Я посмотрел на массивное ружье, с которым Кэл обращался крайне осторожно, но с привычной четкостью. Таким оружием можно было не только убить, но и напугать до смерти. Насколько я помнил, его пуля разрывала человека на куски с расстояния в сто ярдов, проходила сквозь кирпичные стены типовых домов, как сквозь масло, уходила в песок на пятнадцать футов и, не встречая препятствий, могла поразить цель в пяти милях. По сравнению с дробовиком, точность стрельбы которого лежала в пределах примерно тридцати ярдов, “Ли Энсфилд ЗОЗ” – все равно, что взрывчатка по сравнению с детской хлопушкой. Атак как на меня был еще направлен пистолет с глушителем, моя попытка к бегству имела бы столько же шансов на успех, сколько черепаха на олимпийских играх.
Я поднял голову, отогнав подальше мрачные мысли, и встретился с немигающим взглядом обладателя ружья, явно наслаждавшегося тем впечатлением, которое произвел на меня его любимчик. Насколько я помню, мне никогда не приходилось встречать наемного убийцу, но сейчас я ничуть не сомневался, кто стоит прямо передо мной.
– Иди вперед, – сказал Энсо, указывая пистолетом на тропинку. Я повиновался, думая о том, что, если меня убьют из “Ли Энсфилда”, раздастся такой грохот, что за версту будет слышно. Правда, жертве придется сначала умереть, так как пуля летит, в полтора раза опережая скорость звука.
Кэл сунул ружье под длинный макинтош и нес его стоймя, сунув руку в карман, вернее, в прорезь сбоку, так что оружие оставалось незаметным даже с близкого расстояния.
Впрочем, это не играло роли, потому что ни поблизости, ни вдали никого не было видно. Самые мрачные мои предчувствия оправдались: мы вышли из леса и очутились перед пустынным полем у железнодорожного полотна.
Со стороны рельс поле было огорожено простым забором: деревянные столбы и верхняя перекладина, а снизу проволочная сетка, как на оградах в парке. Неподалеку росли несколько кустов с зелеными листиками, и спокойное мирное весеннее солнышко окрашивало пейзаж в красные с золотом тона.