Перепелка — птица полевая

Доронин Александр

* * *

Ураган бушевал до самого утра. То и дело стучал в низкие окна палаты, разметая жужжащие, как пчелы, снежинки. Они прилипали к стеклу, покрывали его белым платком. Павел Иванович долго смотрел на них, будто искал что-то, понятное только ему одному. Но разве найдешь в этих снеговых узорах красоту жизни или утоление от боли? Не найдешь. Павел Иванович не спал всю ночь. В ушах, не переставая, слышался шепот старух, стоящих у гроба и вспоминавших Веру: какой она была хорошей, сколько всего натерпелась от болезни…

Комзолов

закрывал глаза и будто проваливался в глубокую прорубь. Потом темные мысли помаленьку рассеивались-светлели, выводили из кромешного небытия, и перед глазами вставала та весна, когда он на лошади (до сих пор не садится на машину) приезжал за Верой в больницу, где сейчас находится.

Тогда Вера родила Женю, их первенца. Комзолов до сих пор помнит, как посадил ее в тарантас, как ехали… Сказочной жар-птицей светило солнце, пели птицы, у дороги цвела черемуха. От ее белизны даже уставали глаза. Лошадь Павел Иванович не гнал — куда спешить, жизнь долгая! Сынишка спал у матери на руках, не знал, какими счастливыми были его родители. Павел Иванович не выдержал, открыл покрывальце, посмотрел на малыша.

«На тебя похож, на тебя», — мягко улыбнулась жена.

«На кого же ему быть похожим? Если на Казань Эмеля? А что, Эмель недалеко живет — в соседях. За день раз пять зайдет, все поднеси да поднеси». Так шутил от радости Комзолов.

Павел Иванович испуганно приоткрыл глаза, посмотрел налево, где было еще два места. Соседи по палате куда-то вышли, не заметил, когда.

Он тоже бы встал, да не разрешают. Даже лежать на боку. Во двор без помощи не сходишь — стыд… Вновь задумался о прошлом. Оно, пусть даже ненадолго, приносит что-то необъяснимо светлое.

За дверью послышались голоса. Павел Иванович узнал Ивана Дмитриевича по скрипучему от курева голосу.

Зашел председатель колхоза «Светлый путь» Вечканов, с кем провели босоногое детство, учились в университете.

— Не обижайся, Паша, никак не мог придти к тебе раньше.

Протянул руку:

— Шумбрат!6 — Смотри, что на улице творится, конца зимы, кажется, не будет, — начал разговор гость. Подвинул стул поближе к койке, присел. — У-у-х, жарко! — вынул из кармана платочек, протер вспотевшее лицо. — Снег — это хорошо. Много влаги будет… — Посмотрел вокруг, заулыбался: — В мягкое место часто колют?

— Про уколы спрашиваешь? Порядочно. Давай рассказывай, какие есть новости.

— К весне понемногу готовимся. Чай, скоро и сам выйдешь! Без тебя тяжело. Что еще?.. Атякшов кирпич обещал для новой конюшни. Сейчас строителей ищу. В своем селе, сам знаешь, не найти. Конюшню из белого кирпича поставим. — Вечканов расчесал густые с проседью волосы, добавил: — Эх, чуть не забыл сказать: Игорь приехал. Он сегодня тебя навестит.

— Какой Игорь? — удивился Комзолов.

— Какой-какой… Буйнов! Твой племянник. Забыл что ли, зимой с ним встречался, приглашал к себе зоотехником… Не вини его: во время похорон Веры он был в командировке, не знал… Хорошо, что на поминки успел.

Новость о приезде Игоря обрадовала Павла Ивановича. Это же здорово, что парень

возвращается на родину. Семье будет надежной опорой. Женя с Митей сейчас, наверное, прыгают от радости. Пока он в больнице, их одних, конечно, не оставят, но всё-таки… Совсем забыл про поминки. Хвороба все в голове перетрясла. Ведь как бывает в жизни: забыл о девяти днях! Девять дней как Вера там, откуда не возвращаются. Живет, живет человек, смеется, радуется и вот на тебе — его как и не было. Разве скажешь о Вере: не было? Сколько радости подарила! Смерть ее будто острием топора оставила в его сердце отметины. Такие раны ничем не залечишь. Палец порежешь, остальные целы, боль пройдет, а поранишь душу — ничем не поможешь.

Думая об этом, Комзолов чуть не забыл о друге. Вечканов понял его состояние, поэтому и молчал: для каждого горя — свое время. Может, о поминках и не надо было вспоминать. Утром Иван Дмитриевич заходил к Комзоловым. Казань Олда с Розой щи варили и кашу. Колхоз помог мясом, мукой, жители — добротой. Только Веру уже не вернешь. Перед больницей об этом говорила и его жена. Говорила, а сама плакала. Да и как не горевать? Вера была самой близкой подругой. И замуж вышли почти в одно время: сначала их свадьбу отпраздновали, потом Комзоловых. Новый год вместе встречали, до болезни Веры. Потом уж какие застолья…

Наконец-то, немного успокоившись, Павел Иванович спросил:

— Дмитрич, как думаешь — ранняя весна будет?

— Снег уже всё равно осел, — председатель показал на окно. — Ветер зря пыжится.

Немного помолчал и начал о другом:

— Совсем забыл сказать: Роза вышла на ферму коров доить.

— Это хорошо. А что наш делец, Трофим, все не выходит с реки?

— Нет. На днях встретил около правления, спрашиваю: «В Суре водится рыба»? Поскрипел зубами, а потом как набросится:

«Ты, председатель, учи уму-разуму тех, кто в поле гнется, а меня не трогай». Сначала думал, что и Розе на ферме не место. С дипломом же! Пускай с техникумским, но дипломом. Потом уже с ней согласился. Выходит, человек без диплома — не человек? Вон Судосев, наш кузнец, всего четыре класса имеет — а его на инженера не променять! Золотые руки: за мотор возьмется — в «Райсельхозтехнику» не вози. Топор возьмет — хоть дом, хоть сруб для колодца срубит. Мастер!

Прошлой осенью его сына, Числава, в Ульяновске встретил. Признался: соскучился, говорит, по Вармазейке, — сказал Комзолов.

— Он — отрезанный ломоть, его не трогай — не вернется.

— Почему не вернется? Ты, Дмитрич, насчет этого, смотрю я, не очень большой стратег. Почему бы парню не возвратиться, когда душа тянет в родное село? В Ульяновск жена перетянула, она оттуда родом. Люди, дружок, как ласточки: где бы ни летали, стремятся к своему гнезду.

В палату вошли больные. Один уже довольно-таки старый, лет под шестьдесят, второй подросток. Поздорововались с Вечкановым и, не снимая одежды, прилегли на кровати. Это не понравилось Ивану Дмитриевичу: как это — в больнице и в измятой одежде?! Он искоса посмотрел на парня и спросил: