Переписка П. И. Чайковского с Н. Ф. фон Мекк

Чайковский Петр Ильич

Так как я не знаю наверное, сколько еще дней пробуду здесь, ибо и положение самого Модеста таково, что, может быть, не сегодня - завтра ему придется ехать в Петербург по делам, то попрошу Вас, дорогая моя, бюджетную сумму послать в Каменку, где приблизительно дней через десять я, наверное почти, буду, а если письмо придет и раньше меня, то это ничего. Мне по некоторым причинам удобнее получить перевод, но если это составляет хоть малейшее затруднение, то пожалуйста пришлите бумажки. Всякие непростые письма нужно адресовать в Смелу. Еще по этому поводу не могу не прибавить следующее. Весьма может быть, что по случаю покупки имения и обзаведения Вам так много нужно наличных денег, что даже и моя бюджетная сумма стесняет Вас. Знайте, дорогая моя, что для меня совершенно убийственна мысль, что из-за меня Вы хоть одну минуту испытаете затруднение. Я

могу ждать сколько угодно. И вообще для меня в бесконечной степени легче перенести всякое лишение, чем смущаться мыслью, что Вы из-за меня потерпите хотя бы малейшее стеснение. Ради бога, поступайте в отношении меня, как с другом, столь крепко и беззаветно Вам преданным и так любящим Вас, что для меня Ваше полное спокойствие и благосостояние есть необходимое условие моего спокойствия и счастия.

Пишу Вам совершенно больной; вчера целый день пролежал. Не знаю, чему приписать мое нездоровье; думаю, что простудился, купаясь. Однако жар проходит, и завтра надеюсь совсем оправиться. По получении сего письмеца, не пишите мне более сюда, а в Каменку.

Ваш до гроба

П. Чайковский.

Как я рад, что у Вас теперь есть гнездышко!

48. Мекк - Чайковскому

Плещеево,

24 июня 1882 г.

Дорогой, несравненный друг! Спешу написать Вам несколько слов и послать перевод через моих мальчиков, которые едут в Каменку через два часа. Благодарю Вас бесконечно, мой бесценный друг, за то, что Вы не сердитесь на меня за мою непростительную забывчивость.

Коля и Сашок, в особенности, конечно, Коля, выпросили у меня позволение ехать скорее в Каменку. Коля влюблен по уши и недавно был в отчаянии до слез: Анна Львовна проехала в Москве и обратилась к нему с поручением, согласно его же просьбе, о вагоне, а он в это время был в Плещееве и получил записку Анны Львовны через несколько дней после ее проезда в Москве, и я Вас попрошу очень, очень, милый друг мой, оказать моему бедному юноше заступничество перед А[нной] Л[ьвовной], чтобы оправдать его в этой неисправности, потому что он был в ужасном горе. Если Вы будете в Каменке во время их пребывания там, то я надеюсь, дорогой мой, что, конечно, Вы не только не будете стесняться видеть их, но если и без этого их присутствие там надоест Вам, то Вы скажете им, чтобы они уезжали. А для того, чтобы никого не ставить в затруднение передать им Ваше поручение, будьте так добры, напишите им на клочке бумаги, что, мол, милые люди, пора Вам уезжать. Пожалуйста, не церемоньтесь с ними, дорогой мой. Вы этим очень меня успокоите.

Благодарю Вас очень, добрый мой друг, за выраженное Вами удовольствие в том, что я имею опять гнездышко, и скажу Вам с особенною радостью, что это прелестный уголок. Как бы я желала, мой дорогой, чтобы Вы осветили мне это гнездышко Вашим посещением ему и чтобы оно Вам понравилось, - тогда я бы окончательно полюбила его. Не знаю еще сама, как бы, в какое время это приладить, но хотелось бы мне этого очень, очень.

Вчера от меня уехала моя Саша. Она заезжала ко мне на два дня проездом в Москву, куда ей предписал доктор немедленно переехать, потому что в ее беременности явился симптом, требующий постоянного наблюдения доктора, и она поселилась в Сокольниках на моей даче.

Бедный Модест Ильич, как гадко с ним поступают. Я не знаю, милый друг мой, кто Вам сказал, что закон за мать Коли? При данных обстоятельствах, что мать развелась с их отцом, предоставила ему детей, а себе приобрела другого мужа, она не может иметь на них обыкновенных прав матери, она лишилась их и уже ни в каком случае не может отменить волю их отца, который именно сохранил права над детьми. Не верьте, милый друг, тем, которые Вам говорят о ее правах по закону; этот закон относится к матерям вообще, а она составляет исключение и уже никак не может опираться на этот закон. Пусть Модест Ильич не дает ей Колю, - жаль ведь бедного мальчика.

У нас второй день плохая погода.

Будьте здоровы, мой дорогой, несравненный. Всею душою безгранично Вас любящая

Н. ф.-Мекк.

49. Чайковский - Мекк

Гранкино,

24 июня [1882 г.]

Я все еще здесь, дорогая моя! Мне бы совсем хорошо было здесь, по крайней мере, совершенно покойно и удобно для занятий, но меня сокрушает Модест. Кроме того обстоятельства, что у него образовалась

фистула и что необходимо будет сделать операцию, меня вообще смущает его худоба, слабость, болезненность. Все перенесенные им от матери его воспитанника и ее приспешников неприятности имели на него подавляющее влияние. Подобно мне, он совершенно не умеет спокойно и философски взирать на проявления всякого рода неправды, слишком волнуется, раздражается и теряется. Читая недавно полученное от душеприказчика покойного Конради письмо, в котором тот, движимый какими-то непонятными побуждениями, требует от Модеста, чтобы он вместе с ним нарушил волю завещателя в ущерб детям, но на пользу г-жи Брюлловой (матери), Модест побледнел, как скатерть, и едва не лишился чувств и потом целый день проболел. Чтобы все это покончить, ему необходимо поехать в Петербург и так или иначе уяснить дело и определить свое положение. Я не могу решиться пустить его одного, и как мне это ни тяжело, но провожу его до Петербурга и в первое время хочу быть около него до тех пор, пока он не успокоится и не решит, расставаться ему с Колей, или оставаться при нем. Не знаю еще, когда мы предпримем эту поездку, но думаю, что в начале июля. Между тем, мне и в Каменку нужно заехать, так как меня ожидают там письма, и в том числе Ваше. Не знаю, как все это устроится, но прошу Вас, дорогая моя, не трудиться писать мне до тех пор, пока я не напишу Вам чего-нибудь решительного. Завтра придет почта, и я надеюсь получить от Вас какое-нибудь известие. Мне так интересно знать, как Вы устроились на новом пепелище, нравится ли Вам оно и какие Ваши планы, т. е. долго ли останетесь в Плещееве.

Из Каменки имею очень мало известий. Знаю только, что сестра со своей спутницей уехала уже в Карлсбад, перед отъездом пролежавши, однако, дня три в постели. Я очень рад, что она, наконец, в Карлсбаде; эти воды одни только могут поддержать и даже совершенно исцелить ее. Пишут мне, что после бесконечной засухи теперь в Каменке другая крайность: дожди и грозы, из коих одна побила градом несколько сот десятин пшеницы. Здесь я воочию узнал, что за ужасное бедствие хлебный жук, которого, слава богу, в Каменке еще не знают. Это хуже серого жука, уничтожающего свекловицу. Работаю я насколько возможно усердно; теперь опера подвинулась настолько, что, если останусь жив и здоров, осенью начну инструментовку.

Будьте здоровы, дорогой друг.

Беспредельно Вам преданный

П. Чайковский.

50. Чайковский - Мекк

Гранкино,

26 июня [1882 г.]

Дорогой друг! Пишу Вам лишь несколько слов. Модесту приходится продлить здесь свое пребывание вследствие разных причин, а так как я не могу его оставить, то и я здесь останусь еще довольно долго, а потому прошу Вас, в случае, если Вам угодно будет написать мне, адресовать по-прежнему. Если же Вы уже писали мне в Каменку, то письмо мне перешлют сюда. Беспредельно Вам преданный

П. Чайковский.

Надеюсь, что Вы здоровы и довольны своим новым местопребыванием.

51. Чайковский - Мекк

Гранкино,

30 июня [1882 г.]

Милый, дорогой, бесценный друг! Я очень соскучился, так давно не имея от Вас известий; думаю, что Вы писали мне один раз в Каменку, и надеюсь, что с завтрашней почтой получу его.

Третьего дня я был в большом волнении. Модесту сделали довольно серьезную и мучительную операцию. Совершена она уездным молодым врачом, не внушавшим мне никакого доверия, но так как нельзя было откладывать дела, то пришлось обратиться к нему. Не знаю, хорошо ли он сделал то, что было нужно, но надеюсь, что недаром бедному брату пришлось вытерпеть резню. Дня через три или четыре мы узнаем, каковы результаты операции и можно ли считать Модеста окончательно вылечившимся.

Теперь стоят здесь такие жары, каких давно не приходилось мне испытывать, и, как всегда в подобных случаях, я чувствую себя нехорошо и, главное, сплю очень плохо. Тем не менее, пребывание в Гранкине мне приятно. Степь так хороша под вечер и рано утром! Воздух здесь в сравнении с каменским так чист, и, потом, я так люблю настоящее деревенское захолустье, столь глухое, что точно будто находишься в какой-то первобытной стране.

Из Каменки имею очень редкие известия, но, кажется, там все благополучно в доме. Зато в хозяйстве случилась невзгода: град, побивший двести пятьдесят десятин пшеницы. О сестре моей знаю только, что она уже в Карлсбаде и начала лечение.