Переписка П. И. Чайковского с Н. Ф. фон Мекк
Шрифт:
До свидания еще, дорогой мой.
257. Чайковский - Мекк
Москва,
18 января 1885 г.
Милый, дорогой друг мой!
Простите, ради бога, что так ленив и редко пишу Вам. Сегодня вернулся из Петербурга, где провел в лихорадочной суете восемь дней, и хотя ежедневно собирался писать Вам, но или препятствия или утомление (доходившее иногда до совершенного изнеможения) мешали мне браться за перо. Первые дни прошли в репетициях к концерту, на коем исполнялась новая моя сюита, и в приготовлениях к предстоявшей мне сильной эмоции. Тайное предчувствие говорило мне, что сюита моя должна понравиться и задеть за живое публику. Я и радовался и боялся этого. Но ожидания мои действительность далеко превзошла. Подобного торжества я еще никогда не испытывал; я видел, что вся масса публики была потрясена и благодарна мне. Эти мгновения суть лучшее украшение жизни артиста. Ради них стоит жить и трудиться. Но и утомление после бывает большое. На другой день я был совсем как больной. После того мне пришлось вынести еще несколько хороших
На другой день, т. е. вчера, в четверг 17 числа, я выехал, и сегодня уже с утра нахожусь в Москве и, наконец, только вечером нашел свободу, чтобы писать Вам, моя дорогая, добрейшая, несравненная! Когда случается в последнее время, что я подолгу не пишу Вам, не заключайте из этого, милый друг мой, что я меньше думаю о Вас, чем прежде. Знайте, что ни ошеломляющий успех, ни неудачи и горести, ни безумная суета городской жизни не могут заслонить для меня всегда присущую мне мысль о Вас и о Вашем благодетельном влиянии на всю жизнь мою. В последнее время я думаю о Вас с горечью и грустью. Я нашел здесь письмо Ваше, отражающее те горести, которые Вам приходится испытывать. Еще до получения письма этого я вполне ясно понял положение вещей, неблаговидную роль и неблагодарность одних, самоослепление других, переходящее мало-помалу в манию, а что всего ужаснее - свою неспособность помочь и исправить дело. Многие прежние мимолетные сомнения мои сделались ясною очевидностью. Мне тяжело и грустно говорить об этом, но когда-нибудь, когда я буду ко всему этому относиться покойнее, я побеседую с Вами и выскажу всё, что у меня на сердце.
Будьте здоровы, дорогой друг!
Ваш П. Чайковский.
Я еще не знаю, куда поеду, но наверное уеду в скором времени, уеду куда-нибудь подальше. А покамест я живу у Вас в доме.
258. Мекк - Чайковскому
Вена,
22 января 1885 г.
Милый, дорогой друг мой! Вчера получила Вашу телеграмму и сегодня спешу послать Вам перевод, который ношу в кармане целую неделю, но не могла послать Вам, потому что не знала точно, где Вы находитесь. Теперь я надеюсь, что Вы опять у Коли, милый друг мой, и туда я и направляю это письмо с переводом. Сегодня уезжает моя Соня, мне очень грустно расставаться с нею, потому что я долго не увижу ее, и в это же время ей предстоит тяжелая развязка ее положения. Что-то бог даст, как это кончится после ее тяжкой болезни; невольно боишься за исход этого положения, а быть при этом; я не могу, сил уже нет. К тому же, в Петербурге пришлось бы жить в гостинице и оттуда ездить к Соне, так как у нее я никак бы не остановилась, а ездить несколько раз в день мне невозможно, поэтому приходится ее поручить милости божьей и попечениям мужа и старшей дочери моей, Лизы, которая и в эту болезнь ухаживала за нею.
Вчера мне прочли в газетах, что будет скоро исполняться Ваша Третья сюита, дорогой мой. Как я завидую москвичам, что они услышат ее; это единственное, в чем я завидую им, во всем же остальном в нашем бедном отечестве так непривлекательно, так всё плохо, что сердцу больно. А свою поездку во Флоренцию я отменила на нынешнюю зиму, а наняла для будущей зимы там виллу у Porta St-Gallo, если Вы помните это (место, дорогой мой. Отменила я ехать во Флоренцию потому, что никак не находилось дачи на таких условиях, как я хотела, так как сезон уже в половине, большинство дач нанято, а которые остались, там хозяевам не хочется их устраивать (настилать ковры и проч.) на короткое время.
Через час уезжает Соня, а потому я кончаю письмо. Будьте здоровы, дорогой мой, несравненный друг. Всею душою горячо Вас любящая
Н. ф.-Мекк.
Р. S. Что, Ваши поиски квартиры в деревне увенчались ли успехом?
259. Мекк - Чайковскому
Вена,
27 января 1885 г.
Милый, бесценный друг мой! Горячо благодарю Вас за Вашу откровенность и доверие, будьте уверены, что я умею ценить одно и хранить другое. Всё то, что Вы мне пишете, как я Вам уже и говорила, дорогой мой, давно я поняла, сначала сбивчиво, а потом всё яснее, и затем, когда мои открытия стали подтверждаться фактами относительно меня самой и отзывами и мнениями других людей, тогда вся истина сделалась для меня ясною и несомненною, но прошу Вас, дорогой мой, нисколько не тревожиться этим и не мучить себя Вашим бессилием помочь этому, как Вы говорите. Мы с Вами и не можем ничего исправить, потому что нам пришлось бы. бороться с такими авторитетами, до которых мы, по принципу, не захотим прикоснуться. Всё, что Вы можете делать, это не поддеpживать этого самообожания, а я даже и этого не могу сделать, потому что от меня всё принимают нелюбезно. Я не могу при этом случае опять не провести маленькую параллель: я могу давать советы и выражать свои мнения Лизе (Володиной), потому что она без всяких ослеплений и пристрастий просто понимает, что хорошо, а что дурно, и всегда очень мило принимает все мои указания.
У нас опять тепло, погода чудесная, солнце греет великолепно, только очень грязно; в Вене далеко не так хорошо содержат улицы, как в Париже. Это время не было никаких концертов, так как теперь карнавал, то всё балы происходят, во всех сословиях, во всех корпорациях, во всех цехах, словом, всюду; на каждой улице Вы только и читаете объявления о балах и маскарадах. Читали ли Вы, дорогой мой, что молодой пианист d'Albert играл в Париже у Colonne в Chatelet и имел небывалый успех? Я предполагаю, что это потому только, что у него французская фамилия, так как талантов французы ценить не умеют, а драпируются патриотизмом, так что, если бы его фамилия была не d'Albert, a, положим, хоть Albrecht, то eго бы приняли холодно. Не люблю я этих французов; я очень люблю Париж, но французов терпеть не могу, из всей французской нации я люблю только четырех человек, это: George Bizet, Alphonse Daudet, Maximilien Robespierre и St-Just, и то на Daudet я сердита за его “Sapho”.
Будьте здоровы, дорогой мой, милый друг. Всею душою горячо Вас любящая
Н. ф.-Мекк.
Будет ли Ваша Третья сюита перекладываться в четыре руки для фортепиано?
260. Чайковский - Мекк
Москва,
28 января 1885 г.
Милый, дорогой друг мой!
Перевод получил и приношу чувствительнейшую благодарность. Кажется, поиски мои наконец увенчались успехом. Я нашел нечто, вполне подходящее к моим требованиям, а именно, небольшой, хорошо выстроенный дом под г. Звенигородом, среди необыкновенно красивой местности, на берегу Москвы-реки, с садом. Сообщение с Москвой по железной дороге и пятнадцать перст по шоссе. Мне предлагают купить его с рассрочкой, и так как цена вполне подходящая, то я, вероятно, и куплю его, но благоразумие заставляет меня сначала на один год нанять его, дабы узнать, нет ли каких неудобств и скрытых недостатков. Сегодня я еду осматривать дом и, судя по виденным мною рисункам и планам, решу дело, вероятно, очень скоро. Так как нужно будет весь дом меблировать и устраивать, а я этого не умею, то поручу всё это Алексею, а сам уеду на месяц или полтора и возвращусь уже в готовый дом. Хорошенько не решил еще, куда ехать, но необходимо где-нибудь уединиться для работы, и весьма может статься, что поеду в Италию.
Моя московская жизнь до крайности утомила меня. Не имею времени ни для работы, ни для чтения, а только с утра до вечера или принимаю гостей у себя, или сам принужден у кого-нибудь быть. Колю и Анну вижу мало. Они совершенно здоровы и веселы.
Когда будет решен мой отъезд, сообщу Вам свой адрес. Я вел переговоры о либретто будущей оперы, и, кажется, это дело у меня устроится с писателем Шпажинским.
Будьте здоровы, дорогая моя!
Беспредельно преданный
П. Чайковский.
Надеюсь, что Вы получили мои письма о семействе Давыдовых.
261. Чайковский - Мекк
[Москва]
3 февраля 1885 г.
Милый, дорогой друг!
Вся эта последняя неделя прошла для меня в мучительной нерешительности и колебаниях относительно своего будущего жилья. Дом, который мне предлагали нанять или купить и о котором я уведомлял Вас в своей телеграмме, оказался никуда негодным. Мне обещали там и великолепный вид, и большой сад, и близость реки, - и ничего этого не оказалось. Я испытал столь сильное разочарование в своих поисках за домом, что решил, было, уехать за границу и даже запасся для себя и Алексея паспортами, но какой-то неизъяснимый страх перед предстоявшим путешествием охватил меня так сильно, какая-то непонятная тоска так убийственно душила меня, что вчера я принял героическое решение и послал Алексея нанять дачу, о которой слышал, что она стоит в красивой местности и снабжена мебелью, посудой и всем, что нужно. Завтра я уезжаю в Петербург, через неделю всё будет готово, и я перееду надолго в свое жилище, по-видимому, очень удобное, но, кажется, слишком большое для меня. Дача эта находится в селе Майданов е, в двух верстах от города Клина. В доме масса комнат, отлично меблированных; при доме великолепный парк, вид из окон очень красивый. Вообще жилье будет, кажется, очень приятное, но меня пугает огромная масса комнат, которые придется отапливать в течение зимы. Вообще дом немножко слишком роскошен для меня. Как бы то ни было, но год придется там прожить, а если окажется, что содержание его превышает мои средства, успею найти в течение года что-нибудь более подходящее.
Благодарю Вас от всей души, дорогая моя, за гостеприимство, оказанное мне Вами в Москве.
Будущий мой адрес следующий: Московской губ., гор. Клин, оттуда в село Майданово.
Простите, бесценный друг, за недостаточность и бестолковость письма. Я донельзя утомлен московской жизнью. Дай Вам бог здоровья и всякого благополучия, Ваш, безгранично преданный
П. Чайковский.
262. Мекк - Чайковскому
Вена,