Перерождение
Шрифт:
— Это не твой дом! — заявила Джинетт.
— И то верно! — Билл достал бутылку виски «Олд крау» и, хотя было лишь десять утра, плеснул в банку из-под варенья, потом устроился за столом и вытянул ноги. — Мазут тоже не мой!
Джинетт перевернулась на живот, но встать не смогла. Целую минуту она смотрела, как Билл потягивает виски.
— Убирайся!
Билл засмеялся, покачал головой и хлебнул виски.
— Выгоняешь меня, а сама на полу валяешься, вот умора!
— Я серьезно. Убирайся!
В кухню вошла Эми, держа в руках плюшевого кролика, которого повсюду носила с собой. На девочке был красивый комбинезон с вышитой на грудке клубникой, Джинетт недавно купила его в «Ошкош-би-гош». Одна бретель расстегнулась и упала на пояс. «Нет — Эми в туалет хочет, вот и расстегнула», —
— Мамочка, почему ты на полу? — пролепетала малышка.
— Все в порядке, милая! — ответила Джинетт и в подтверждение своих слов встала. В левом ухе звенело, перед глазами — совсем как в мультфильмах! — кружились птички. На правой ладони запеклась кровь — эх, знать бы еще откуда… Джинетт подняла Эми на руки и постаралась улыбнуться. — Видишь, мама просто упала, ничего страшного! Хочешь на горшок, да, солнышко?
— Нет, ну ты посмотри! — ухмыльнулся Билл и пригубил виски. — Видела б ты себя, шлюха безмозглая! Девчонка небось не моя!
— Мама, ты порезалась! — Эми показала на лицо Джинетт. — На носу кровь!
То ли от слов Рейнолдса, то ли от вида крови малышка разревелась.
— Вот дурища, чего натворила! — посетовал Билл и пробурчал, обращаясь к Эми: — Ладно, ладно, успокойся! Ничего страшного, иногда люди ругаются.
— Повторяю, убирайся отсюда!
— Как же ты справишься, скажи на милость? Сама ведь даже мазут в котел не зальешь!
— Думаешь, я этого не понимаю? Ничего, как-нибудь справлюсь!
У Эми началась истерика, и Джинетт, по-прежнему державшая ее на руках, почувствовала, как по животу течет что-то горячее: малышка описалась.
— Господи, да успокой ты девчонку!
Джинетт прижала дочку к себе.
— Ты прав, Эми не твоя! Не была твоей и никогда не будет! А сейчас убирайся, не то шерифа вызову!
— Не смей так со мной поступать, Джин! Это не шутки.
— А я поступаю! Представь, именно так я и поступаю!
Рейнолдс вскочил и стал рыскать по дому, с нарочитым шумом и грохотом рассовывая вещи по коробкам, в которых несколько месяцев назад их привез. «Даже чемодана нет… Как же я сразу внимания не обратила!» — недоумевала Джинетт. Она села за кухонный стол, устроила на коленях Эми и, уставившись на часы, принялась отсчитывать минуты: сейчас вернется Билл и снова ударит. Хлопнула входная дверь, тяжелые шаги заскрипели на крыльце. Рейнолдс ходил туда-сюда, перетаскивал коробки, дверь не закрывал, и по дому вовсю гулял сквозняк. Наконец Билл появился на кухне, и на грязном полу отпечатались рифленые следы его ботинок.
— Гонишь меня? Что же, смотри! — Он взял со стола бутылку «Олд кроу» и объявил: — Даю тебе последний шанс!
Джинетт промолчала, она даже глаз не подняла.
— Вот, значит, как? Ладно… Не возражаешь, если хлебну на дорожку?
Джинетт схватила его стакан и швырнула через всю кухню. Бросок получился отменный, даже не бросок, а хлесткий удар, как ракеткой по мячу. Швырнуть стакан Джинетт решила в последнюю секунду. Она чувствовала, что поступает неправильно, но обратного пути уже не было. Стакан с глухим стуком ударился о стену и, не разбившись, упал на пол. Джинетт зажмурилась и крепче прижала к себе Эми, понимая, что случится дальше. Воцарившуюся тишину нарушал лишь звук катящегося по полу стакана. Джинетт ощущала волны гнева, исходящие от Билла.
— Ничего, жизнь тебя проучит. Запомни мои слова, Джинетт!
Тяжелые шаги заскрипели сперва в коридоре, потом на крыльце — он ушел!
Джинетт купила побольше мазута и в целях экономии поставила термостат на десять градусов. «Эми, солнышко, считай, что мы отправились в поход! — объявила она, натягивая на дочку шапочку и рукавички. — Ну вот, холод нам не страшен. А поход — это всегда приключения!» Спали они вместе под ворохом старых одеял; в комнате стоял такой холод, что от дыхания клубилась дымка. Джинетт начала работать в ночную смену — мыла полы в местной школе, а за Эми присматривала соседка. Увы, вскоре соседку положили в больницу, и малышку пришлось оставлять дома одну. Джинетт объяснила дочке, как себя вести: «Не вставай с кроватки, ни в коем случае не подходи к двери, просто закрой
Однажды она допустила непростительную ошибку: поделилась своими бедами с другой уборщицей, когда они вместе вышли на перекур. По-настоящему Джинетт не курила, да и денег на сигареты жалела, но сигареты отгоняли сон, а без перекуров она бы просто не вынесла бесконечную череду грязных классов, коридоров и туалетов. Джинетт умоляла сослуживицу по имени Элис никому не говорить, понимая, что может нажить себе серьезные проблемы, но та, разумеется, отправилась прямиком к завхозу, и Джинетт уволили. «Нельзя оставлять ребенка одного! — поучал завхоз в крохотной комнатушке у бойлеров, где стояли исцарапанный стол и продавленное кресло, а на стене висел прошлогодний календарь. От жары и духоты Джинетт едва не задыхалась. — Скажи спасибо, что в Отдел по защите прав детей не сообщил!» «А ведь он прав, — думала Джинетт. — Господи, куда я качусь?!» Прежде завхоз никогда ее не обижал, и в другой ситуации Джинетт, вероятно, сумела бы объяснить: без ночной работы им с Эми не выжить, но от усталости не нашла нужных слов. Она молча взяла последний платежный чек и поехала домой на развалюхе марки «киа», купленной еще в школьные годы. Машина рассыпалась буквально на глазах: Джинетт казалось, по дороге за ней тянется шлейф болтов и гаек. Она остановилась у «Квик-Марта» купить сигареты, а потом мотор попросту не завелся. Джинетт разрыдалась и не могла успокоиться добрых полчаса.
В машине «умер» аккумулятор, за новый пришлось выложить в «Сирз» целых восемьдесят три доллара. К тому времени Джинетт не появлялась в Коробке целую неделю, и ее уволили и оттуда. Оставалось одно — собрать вещи и уехать.
Никто так и не узнал, куда подевались Джинетт и Эми. Дом промерз насквозь; трубы лопнули, как переспелый плод, а весной дали течь. Коммунальное предприятие, обнаружив, что счета не оплачиваются, прислало рабочих перекрыть воду. Первыми в доме поселились мыши, а после того, как во время летней грозы разбилось окно второго этажа, — ласточки. Они свили гнезда в спальне, где зимой мерзли Джинетт и Эми, и вскоре стали в доме настоящими хозяевами.
В Дубьюке Джинетт работала по ночам на заправке, а Эми спала в подсобке, пока об этом не узнал хозяин и не выгнал их. Слава Богу, было лето — они жили в своей «киа» и умывались в туалете заправки, поэтому «убраться» означало лишь уехать. На какое-то время они поселились в Рочестере у школьной подруги Джинетт, которая перебралась туда учиться на медсестру. Подруга устроила Джинетт уборщицей в больницу, где работала сама, но за мытье полов платили сущие крохи, а в квартирке и без ребенка места не хватало. Джинетт сняла номер в мотеле, но там Эми оказалась без присмотра. В итоге мать и дочь снова стали жить в машине. Пришел сентябрь, а с ним осенняя прохлада. По радио круглые сутки говорили о войне. Джинетт двигалась на юг и, прежде чем «киа» «умерла» окончательно, успела доехать до Мемфиса. Подобрал их мужчина на «мерседесе», который назвался Джоном, но Джинетт тотчас догадалась: врет. Таким тоном дети рассказывают байки о «случайно» разбитых вазах или чашках. «Меня зовут… Джон», — заявил мужчина, оценивающе посмотрев на Джинетт. Он выглядел лет на пятьдесят, хотя она вполне могла ошибиться. Аккуратная бородка, темный костюм — ни дать ни взять распорядитель похорон. По дороге Джон то и дело поглядывал на Эми, крутился на сиденье, задавал Джинетт вопросы: кто она, куда направляется, чем любит заниматься, что привело ее в штат Теннесси. Машина сильно смахивала на «гран-при» Билла Рейнолдса, только была еще лучше. Окна почти не пропускали внешних звуков, и разомлевшей на мягком сиденье Джинетт чудилось, что она попала в вазочку с мороженым. Глаза слипались, и, когда «мерседес» остановился у мотеля, ее уже не волновало, что случится дальше. Чему быть, того не миновать. Равнина в районе аэропорта напоминала родную Айову, огни самолетов кружили по ней медленно, как мишени в тире.