Перешагни бездну

Шевердин Михаил Иванович

С громким шорохом, сопровождаемый лавиной из камешков, сора, внезапно в отверстие опустился длинный шест с зарубками— подобие лестницы, и по нему с ловкостью обезьяны сполз тще­душный, одетый в лохмотья человек. Кривя лицо, щеря гнилые, прочерневшие от цынги зубы, он шагнул к Пир Карам-шаху. И так неожиданно совпало появление этого человека с тем, что только что говорил Молиар, что вождь вождей отпрянул к стене.

— Кхи, — сказал старичок, — их величество царь в знак особой милости шлёт вам угощение и шербет. Кхи-кхи! — Он извлек из корзинки кувшин и совсем чёр-ную чаппати. — Кушайте! Возносите благодарение его величеству царю Мастуд-жа. А тебе, ку­пец, — повернулся он к Молиару, — приказано ничего не давать. Кхи-кхи! Можешь попоститься.

— Эй ты, раб, — выступил из тени вождь вождей, — да знаешь ли ты, что с тобой сделают? Да знает ли твой царь, что ему бу­дет? Да как он посмел!

— Не извольте ругаться, сахиб, — предусмотрительно отбежав к лестнице, замямлил человечек. — Посмели, думаете, мыши кош­ку покусать, вот и посмели... Кхи-кхи. И не побоялись. А его вели­чество в своем царстве сам царь и повелитель. И что ему до ка­кой-то Британи...

— Ты раскаешься, раб!

— Не бей! Не бей! Кхи-кхи. Виселицу уже поставили. Быстро он вскарабкался по ступенькам почти к самому отвер­стию, когда его остановил голос Молиара.

— Эй ты, господин Кхи-кхи!

— Чего тебе?

— Посмотри-ка сюда!

— Куда?

— Боже правый, посмотри мне на ладонь, господин Кхи-кхи!

— Э, гм... Кхи-кхи!

— Не правда ли, приятно блестит и переливается?

— Ну и что? Кхи-кхи.

— А то, достопочтенный Кхи-кхи, что это «что» может перели­ваться и блестеть в твоей черной руке.

— Эй, господии купец, — сказал человечек, — ты хочешь мне дать взятку, подкупить меня? Я визирь его величества царя Мастуджа и...

Молиар подошел к лесенке, положил золотой на ладонь, пре­дусмотрительно подставленную человечком, и фамильярно потре­пал его по плечу.

— Эх, невежество — грязь, которую не смоешь. Эй ты, госпо­дин кандалов и виселицы, распорядись, чтобы в нашу роскошную михманхану прислали кабобу, пшеничных лепешек и чаю. Боже правый, до чего же хочется есть.

— Будет исполнено, кхи-кхи. Что вам ещё угодно, господин купец?

— О том, что мне угодно, я доведу до вашего хитроумного ума попозже, когда мой живот перестанет урчать: «Кушать! Ку­шать!»

Человек исчез в дыре и вытащил лестницу. Вождь вождей шагал по тёмному зиндану.

— Итак, в одной руке могущество Британии, — сказал задум­чиво Молиар, — в другой — один золотой. Боже правый! Что же больше весит!

— Какого чёрта! — остановился Пир Карам-шах. — Откуда у тебя золото? Ты что во рту его под языком держал? Карманы обшаривают... гуламшаховские собаки тщательно...

Молиар важно откашлялся.

— У меня к вам есть одна нижайшая просьба.

— Чего тебе?

— Чего вы выпячиваете грудь и распускаете язык? Здесь не персидский меджлис. Снизойдите ко мне, не называйте меня ра­бом и не обращайтесь ко мне на «ты». Некрасивая черта харак­тера — быть грубым. Я ведь не ваш пес. И не всегда я был Молиаром, разъездным торгашом.

— Ого!

— Клянусь всевышним, так будет лучше и мне и... вам.

— Хорошо, — процедил сквозь зубы Пир Карам-шах.— Что вы думаете делать дальше?

Многозначительно поджав толстые губы, Молиар приблизил голову к уху Пир Карам-шаха и шепнул:

— Пуговицы!

И он сделал страшные глаза, посмотрев вверх на дыру.

Пальцы его пробежали по борту камзола, застегнутого на це­лую вереницу матерчатых замызганных и неприметых на взгляд пуговиц.

— Ого!

— Заплатить царю выкуп и жизни не хватит. Но заплатить за лесенку и за то, чтобы стража заснула, когда нужно, хватит. Коней найти, нанять проводника до Ханабада хватит, а? Мы не скупимся. Скупец — лишь сторож на складе своего добра.

— Бежать?

— В Мастудже вам оставаться нельзя.

— Не лишено смысла...

Размышления привели Пир Карам-шаха к выводу: ждать ско­рой помощи из Пе-шавера или Гильгита трудно. Во всяком случао на вмешательство департамента рассчитывать нельзя. Тем более если его догадка о мисс Гвендолен имеет под ногами почву. Он действовал слишком самостоятельно и никому не позволял вме­шиваться в свои дела. Не исключена возможность, что и департа­менту выгодно, чтобы Пир Карам-шах исчез, пока военные влас­ти в Пешавере узнают, пока пошлют отряд на выручку. Нет, вся Британская империя ему сейчас не поможет.

Неприятная дрожь в спине напомнила об опасности, совсем уж не шуточной.

Молиар! Его золотые пуговицы давали шанс. Монеты оказа­лись поистине чудодейственными. Старикашка появился порази­тельно поспешно, за ним спустился по лесенке гулям — слуга. Он тащил вниз весьма солидный узел.

С завидным аппетитом Молиар поглощал жареное мясо, сопел, урчал, шлепал губами, даже кряхтел от полноты удовольствия. Поджаренный на тополевом пруте козленок — отличный обед для голодного узника. И вождь вождей не побрезговал угощением, тем более что и обстановка в зиндане изменилась будто по мано­вению жезла английского волшебника Мерлина... Грязи и вони не осталось и в помине. Пол подмели и убрали. Узникам не надо было больше топтаться в липкой грязи. На свежей сухой соломе оказались постеленными добротные кошмы. Дастархан мог сойти за чистый, и даже потрескивающий и коптящий светильник в ка­кой-то мере придавал жилой вид сырой мрачной яме. Никогда они столько не ели. Они ели, ели и никак не могли утолить голод. Молиар чувствовал себя как дома. «Бальзам радости развевает печали». И он даже покрикивал в сторону отверстия: «Принеси то! Унеси это, господин Кхи-кхи!»

На сытый желудок и на теплой кошме спится крепко. Пир Карам-шах проснулся, когда робкий утренний- свет проник в дыру на своде.

«Ого, наконец выспался. Уже». Он сладко потянулся. Первое, что бросилось в глаза — масло в чираге выгорело до глиняного донышка и фитиль чуть-чуть дымился. Значит, ночь прошла. «Мир поднимает чадру, и лик его засветился»,— вспомнил он строки из арабского стихотворения, но тут же не мог удержаться от прокля­тия. Молнара в зиндане не оказалось.

Значит, монета перевесила всю Британскую империю. Монета открыла Молиару двери тюрьмы. Оставалось ругать и проклинать самого себя. Спесь не позволила Пир Карам-шаху вчера вечером посоветоваться с Молиаром. В глазах вождя вождей Молиар был и оставался низким существом, разговор с которым был уни­зительным... Снизойти до угощения, купленного Молиаром у сторо­жа, воспользоваться такими же купленными удобствами и чисто­той — это еще куда ни шло. Но искать в туземце участия, просить Молиара помочь... Нет, это невозможно. Иное дело, был бы Мо­лиар слугой, подчиненным, рабом. Тогда вождь вождей мог бы просто приказать ему или воспользоваться его услугами. Да и ту­земец обязан оказывать помощь господину. Так в древнем Риме рабы не из одного лишь страха спасали от гибели своего досто­почтенного, жестокого к ним господина. Они боялись его, но они были благодарны ему, потому что ели его хлеб, существовали благодаря ему. От раба и Пир Карам-шах принял бы помощь. Но презренный Молиар держался с ним как равный с равным. От ази­ата подобное стерпеть невозможно.