Перешагни бездну

Шевердин Михаил Иванович

Гонец рассказывал долго и многословно. Он всё возвращался к кашмирской лошадке, оставшейся в пешаверском караван-сарае и уверял: «Если бы она, я б давно ускакал бы в горах от дивов. Английский конь тяжёл на ноги, где уж ему по горам ходить. Моя лошадка — птичка. Горные тропы понимает...»

Бхата выпроводили.

— Верных последователей имеет Живой Бог. Велики сила и влияние Ага Хана, — сказал доктор Бадма. — Мисс Гвендолен не учла этого, не смогла ни запугать, ни купить усатого простачка Бхата.

— Купить? — удивилась Моника.

— Усатый Бхат умолчал, что нежные ручки Англо-Индийского департамента отсчитали тридцать золотых гиней за то, чтобы пе­реметная сума попала в руки Ширмата и чтобы Ширмат явился с подарками к тебе в подворье... О золоте Бхат умолчал. С золо­том ему не хочется расставаться. Ну бог с ним, оставим его ему.

— Я боюсь. Страх ползает где-то рядом, шагает бок о бок.

— Если бы ты не боялась, ты была бы тем, что хотели из тебя сделать твои воспитатели — деревянным манекеном. Но ты жи­вая девушка, и тебе следует их бояться. Но дело серьезное. К счастью, у нас есть ещё время подумать. Итак, золото, пули, чёрная месть. Все атрибуты «плаща и кинжала». Ужасно, что ты попала в самую гущу событий. Ясно, мисс экономка, а значит, и департамент осведомлены, что здесь, в Мастудже, наделала Бе­лая Змея.

— Что?

— Подняла всех здешних исмаилитов против инглизов. Раз и навсегда оторва-ла бадахшанцев от Ибрагимбека. Взяла самого всемогущего вождя вождей за горло и способствовала провалу создания великой Бадахшано-Тибетской империи. А материаль­ные потери! Где караваны с вооружением и прочими военными грузами? Где горно-полевые пушки. Мало, что ли, этого? Да за одно из этих дел Белую Змею надо сжечь на медленном огне!..

— И... они решили?..

Доктор снова развернул свиток и долго смотрел на миниатюру.

— Сначала я не понимал, к чему свиток, картинка. Психиче­ская атака? Бабский каприз? Нет, тут тонкая женская садистская месть: пока бы ты разглядывала рисунок, Ширмат ударил бы но­жом...

— А-а!

— К тому же ты права. Исмаилиты слишком верят в тебя, да ещё с припутанной сюда легендой о Белой Змее. Им надо во что-то верить. Видимо, англичане не успели разубедить Ага Ха­на, доказать, что его посланница и невеста занимается подрывной деятельностью в Бадахшане. Иначе Гвендолен не подсылала бы к тебе таинственных убийц, а просто натравила бы на эгаматгох тех же мастуджцев. Предлог бы нашелся...

Моника зябко куталась в покрывало.

— Они меня убьют. Я знаю, мисс часто намекала. Она не ус­покоится, пока...

— Сделаем так, чтобы не доставить ей такого удовольствия. Ни Ширмат, ни кто другой не привезет в хурджуне голову... та­кую милую головку, — голос доктора Бадмы странно дрогнул.— Эта культурная святоша не получит такого удовольствия...

— Ведь еще есть Гулам Шо, царь. Он трус, но боится и ува­жает старичка Ага Хана. Царь хоть и учился в Европе, но суеве­рен и всего боится. Он... на него можно положиться.

— Суеверия суевериями, но я его больше всего опасаюсь. Дву­личен и корыстолюбив. Неизвестно, что он знает и чего не знает.

— Как страшно! Не бросайте меня здесь одну. Я умру от стра­ха. Я убегу в горы. Лучше замерзнуть в снегу, чем видеть их с ножами...

— Одно ясно — тебе делать здесь нечего. Едем.

— Домой!

Вдруг она бросилась к доктору и замерла в его объятиях. Он гладил её волосы и бормотал:

— Моника, девочка моя...

Решительно он отстранил девушку.

— Прошу тебя!.. Ты сама знаешь — тут и стены, и двери, и окна полны глаз и ушей... Как неосторожно! Только бы не поздно. Не верь никому. Быстро собирайся.

Он снова заговорил во весь голос:

— Сейчас закончу составление лекарств. Приступим к закли­наниям. Зови, принцесса, всех сюда. О, чатурмахария каикка! Ду­хи добра и зла!

И когда полные любопытства и страха прислужницы во главе с грозной домоправительницей сбежались в приемную залу, все помещение затянулось дымом курений, сквозь который чуть мер­цали огоньки светильников. И где-то в сумраке слышались закли­нания и молитвы, которые громко нараспев читал таинственный доктор Бадма из таинственного Тибета...

А в тот самый час усатый гонец раджпут Бхат с трепетом и не меньшим страхом держал ответ перед Сахибом Джелялом. Простодушный, наивный исмаилит чуть ли не подавился гинеями, насыпанными в его мошну лилейными ручками английской бегим. Бедняга не понимал только, как об этом дознался величественный раджа, кем слыл в Мастудже Сахиб Джелял. Для раджпута тридцать золотых гиней были целым богатством — и земельным участком, и домом, и парой быков. Когда же он сообразил, что бородач-раджа и не думает отбирать у него золото, он мгновение сделался его преданным слугой, даже рабом. Он тут же поклялся всеми раджпутскими клятвами сделать беспрекословно все, что прикажет ему раджа.

— Вот ручей! Набери в пригоршню воды. Выпей! Выпил! Смотри, я тоже пью, Отличная прозрачная вода. Через неё отлич­но видно, что у тебя внутри. Всё, что ты думаешь и будешь впредь думать, у меня здесь, в голове. — И Сахиб Джелял приложил тор­жественно ладонь ко лбу. — Клянись именем и милостью Живого Бога делать всё, что тебе прикажу я.

Бхат рвал себя за длинные свои усы и клялся. Сахиб Джелял остановил его:

— Хватит! Счастлив твой бог, что ты не послушался англий­скую бегим, а отвёз подарки прямо Белой Змее. Иначе твоя глу­пая голова торчала бы на воротах на шесте. А теперь отвечай: где Ширмат со своими людьми? Английская бегим сказала, где ис­кать Ширмата.

Бхат не колебался:

— Она сказала. Иди в селение Hypкала. Ширмат там. Он разжигает свой очаг в жилище дяди царя.

— Отсюда до Hypкала два часа пути всаднику, — думал вслух Сахиб Джелял. — Ты пойдешь к нему. Отдашь мадждадийево ва­ренье, семицветный сосуд с благовониями. Вручи ему свиток с печатью и скажи... Что тебе приказала на словах красивая ан­глийская бегим?

— «Это знак. Вручи его Белой Змее и да свершится предука­занное аллахом!» Вот что сказала беловолосая бегим.