Перешагни бездну
Шрифт:
— Чем дольше живет человек, тем больше у него врагов, чем скорее умрет человек, тем больше у него друзей. А где тот раджпут с длинными усами, наш друг?
Малик Мамат растерянно сдвинул чалму на лоб и откровенно почесал заросший космами затылок.
— Не доглядел я... В темноте мои воины не разобрали... Мы его тоже похоронили, приставив голову к гулову. А деньги... они вот...
Нехотя он протянул кошелек Сахибу Джелялу.
— Оставь себе... Не пришлось Бхату купить себе дом и волов. Пусть купит храбрейший из белуджей. Добавь золотые к цене крови, которую ты возьмешь с этого храброго царя.
И он резко повернулся к Гуламу Шо. Тот весь задергался и подобострастно залебезил:
— Господин Сахиб Джелял! Славные белуджские воины — гости моего дома! Минуточку — я прикажу готовить и жареное и вареное. Будет великий пир! А потом, с вашего соизволения, о великие воины, там на горе Рыба, в подворье, сколько угодно и вещей, и одежд, и серебра, и кипарисостанных девушек... Мы крадучись пойдем туда... ночью...
Он замялся, и все лицо его перекосилось.
— Что ночью? — насторожился Сахиб Джелял. Взгляд его задержался на пакете, который держал в руке Гулам Шо. Да, иля он, Сахиб Джелял, не узнал как следует всех извивов души его величества царя или царь до сих пор не понял ничего.
Воспользовавшись тем, что белуджи с горящими глазами бурно обсуждали предстоящий поход на гору Рыба, суливший им немалую добычу, Гулам Шо шептал торопливо на ухо Сахибу Джелялу:
— Ваших храбрых воинов совсем достаточно. Теперь мы выполним приказ. — Он кивнул своей головищей в сторону пакета.— Ваши белуджи никакие не исмаилиты. Им что невеста Живого Бога, что какая-нибудь потаскушка — все одно. Наши исмаилиты не помогли бы, а то и помешали бы... Сейчас поедим пищу и... давайте! Прикажите вашему... этому Малику Мамату. Мы пойдем тихо-тихо на гору Рыба... Он... он не будет долго возжаться с Белой Змеей... Раз — и готово...
Гулам Шо выразительно сжал рукоятку длинного ножа, висевшего у него на поясе.
— Чего белуджу возиться с... ней? Мы с долгами не первый раз рассчитываемся головами в переметной суме...
— Вот как заговорил! И ты после этого, ваше величество, называешь себя исмаилитом! Ты не боишься, значит, навлечь гнеи Ага Хана? — говорил Сахиб Джелял сдавленным голосом. — О, какой ты странный исмаилит! Не успели англичане науськать тебя, сказать «Куси!», и ты зарычал, виляя хвостом. И ты ещё смеешь называться потомком великого македонца! Какой храбрец! Поднять нож на одинокую, беззащитную девушку!
Цедил слова Сахиб Джелял сквозь зубы с явной насмешкой. Белуджские воины не понимали, почему им не несут угощение, и, явно насторожившись, задвигались по залу, обступили разговаривающих.
— Ага Хан далеко, англичане на Читральском перевале. Получив то, что нужно в переметной суме, утолив месть, господа из департамента воскликнут: «Слава тебе, Гулам Шо!» И Гулам Шо сохранит престол и останется царем Мастуджа! Стоящая цепа!
— Цена предательства! Дай волю скорпиону — будет жалить всю ночь до утра. Вот ты какой, царь!
Удивительно! Гулам Шо всё ещё не понял.
— Давай своих воинов, господин Сахиб Джелял. Давай своего Малика Мамата. Времени мало. Угощение потом, поход сейчас! А то придут англичане и спросят... Да и с вас, господин Джелял, спросят: а что тут, в Мастудже, делает господин, именующий себя Сахибом Джелялом? Что ему здесь понадобилось?
Белуджи уже вплотную подошли к Гуламу Шо, и он оказался совсем стиснутым в куче людских тел.
— Э-э! Потише вы! Я — царь!
— Ты царь, пока получаешь от англичан подачки и прячешь в сундук всадников святого Георгия. Подхалим ты и прихвостень их. Хватит разговоров!
Гулам Шо не оказал сопротивления. Он ослабел и, если бы его не подхватили под руки, сполз бы на пол.
— Тут во дворе яма, зиндан. Можете бросить его туда... Я уезжаю. А вы, Малик Мамат, оставайтесь во дворце до утра и никого не выпускайте и не впускайте. Да поищите по углам и закоулкам, не прячется ли кто здесь?
Своих белуджей-телохранителей Сахиб Джелял знал хорошо. Остановить их, когда они видели что-либо ценное, было невозможно. Ом не дал бы и ломаного гроша за участь его величества царя Мастуджа Гулама Шо. Но царь не интересовал его больше.
НАД БЕЗДНОЙ
И птица летит обратно в свое гнездо
И лиса умирает головой к своей норе.
Цюй Юань
Мучили приступы головокружения. Во рту стоял сладковатый привкус крови. Моника плохо переносила высоту, и Молиар бережно поддерживал её, почти нёс на руках. В самых опасных местах овринга рядом оказывался доктор Бадма. Он оберегал малейшее движение девушки.
Откуда-то сбоку и снизу вырывались витые, густые смерчи снега. Колючие крохотные льдинки били в лицо, слепили. Каждый шаг пронзал всё тело болью, точно иглами, от подошв ног в мозг. Воздуху не хватало. Нечем было дышать.