ПЕРЕСТРОЙКА В ЦЕРКОВЬ
Шрифт:
Для самой Церкви перемена в составе ее прихожан означает, во-первых, что надо наложить запрет на воспроизведение церковно-публицистических штампов столетней давности. Один из таких штампов полагает, будто слова положу вражду между семенем твоим и семенем жены (ср. Быт 3:15) относятся к взаимоотношениям Церкви и интеллигенции. Сто лет назад в некоторых изданиях через запятую писалось «жиды, студенты, интеллигенты». Но если мы будем воспроизводить это сегодня, мы обречем себя на очередные сто лет одиночества.
Для примера — горькие строки из дневника святителя Николая Японского: «Наказывает Бог Россию, то есть отступил от нее, потому что она отступила от Него. Что за дикое неистовство атеизма, злейшее вражды на Православие и всякой умственной и нравственной мерзости, теперь в русской
А для того, чтобы мы смогли работать хотя бы с ними — в наших семинариях и приходских пересудах надо преодолеть дурацкий стереотип, что, дескать, у нас на приходах бабушки, а для бабушек «этой философии» не нужно. Отмазка ленивых семинаристов — «бабушкам это не нужно» — теперь уже не срабатывает.
Соответственно, надо из нашего церковного обихода убрать стереотип, гласящий: «Интеллигент — значит, еретик». Все остальное, необразованное, кичащееся своей необразованной кондовостью и пролетарскостью, — еще опаснее [527] .
527
Тут ситуация, в чем-то похожая на евангельскую притчу о мытаре и фарисее. Ныне появился новый тип: мытарь, гордый тем, что он не фарисей
В дореволюционных изданиях миссионеру всегда советовали изъясняться попроще, подоходчивее. Сегодня, напротив, миссионерски целесообразно показывать людям сложность православного мира, творческую антиномичность нашего богословия, неоднозначность понимания многих граней и библейского текста, и церковных преданий.
Во-вторых, наше возвращение в город требует оцерковления стиля городской жизни.
Некогда Церковь, придя к крестьянам, вобрала в себя (воцерковила) их быт, их заботы, их календарь. Любая крестьянская работа оказалась связана с памятью о том или ином святом православной традиции. Любое крестьянское дело имело благословение и соответствующую молитву. Городских интеллигентов XIX–XX веков это сближение церковного обряда и крестьянского быта даже смешило и раздражало: «Вы только посмотрите — чем вместо духовно-нравственного просвещения занимается эта наша православная церковь! В ее требниках есть «Чин молитвен на копание кладезя», «Чин благословения вина и елея и меда или инаго пития, или яди коея-либо, в ней же приключися животну некоему скверну власти», «Чин саждения винограда», «Чин благословения сеяния», «Чин благословения гумна или житницы», «Чин благословения стад овчих или иных скотов», «Чин благословения начатков новых овощей»…!».
Наличие таких молитв и обрядов не свидетельство примитивизации Церкви, но свидетельство ее пастырской здравости. Она смогла осознать заботы крестьянина и начала молиться о том, о чем естественно молиться именно ему.
Но вот сейчас нам пора задуматься над тем, что для большинства населения и огромной части наших прихожан эти нужды выглядят чужими. Русская деревня по сути уничтожена. Остатки сельских жителей хранят верность скорее колхозному, чем православному укладу жизни и мысли. Так не пора ли православию заговорить на языке горожан?
В начале XVIII века такие предложения уже были: 21 января 1723 года Берг-Коллегия попросила Синод «не возможно ли об оном в службе Божией во ектеньях или в молитвах прошение ввесть, дабы Творец произвождение минералов и металлов в здешней Империи благословил и ко умножению оных Свою помощь подать соизволил… Может народ, услыша оное, принять за великое и государству полезное
528
Полное собрание постановлений и распоряжений по ведомству православного исповедания Российской Империи. СПб., Т. 3.1875. С. 65–66.
529
Фомин С. Апостол Камчатки. M., 2004. С. 19
Не отменяя прежних обрядов (пока есть люди, в жизни которых есть те потребности, для освящения которых составлены упомянутые требы), надо церковный круг молитв дополнить молитвой о нуждах горожан. Почему только крестьянину дозволено приносить плоды своего труда в храм и благодарить Бога за них? Я надеюсь, что в следующем столетии появятся у нас иные молитвы — «Чин благодарственного пения за первый проведенный урок»; «Благодарственный молебен за первую публикацию»; «Благодарственное пение за первого недорезанного пациента»… Есть у нас молитвы на избавление от нашествия саранчи. Почему бы не составить «Чин молебного пения на избавление от компьютерных вирусов»?
Странно, что у нас нет молитв о наших детях. Мы много говорим об опасностях, которые изливает на них современная городская жизнь и массовая культура. Но отчего же не молимся о них сами? Почему в наших литургиях нет ежедневных прошений — «Еже молимся о еже сохранитися детям нашим в чистоте и вере православней»?
А почему у нас нет молитв о наших женщинах? Есть удивительное слово в церковнославянском языке — «непраздная». Но почему нет в ектенье прошения о «непраздных женах»? Беременность и роды — это тяжелый и рискованный период в женской жизни. Важнейший. Но отчего же он обойден гласной и общей церковной молитвой? Когда-то эти молитвы призывал создать юродивый русской философии Василий Розанов. Некий архимандрит ответил ему, что такие молитвы есть. Просто Церковь не выделяет беременных в особую группу, а когда молится обо всех болящих, то и беременных тоже имеет в виду… Тут уж Розанов «оттянулся»: «Это только в больной голове монаха беременность — это болезнь! Это — норма, это высшее призвание женщины!»…
Пример уже произошедшей адаптации церковного уклада жизни к городскому ритму жизни — это изменение постового календаря. Движение богослужебного круга у нас остается традиционным — от вечера к утру. Но пост прекращается (или начинается) не с вечерней службой, а с наступлением полуночи, причем по декретно-ленинскому времени.
Еще одна уже происходящая перемена — это ночные новогодние литургии. Уснуть в эту громко-салютную ночь все равно не удастся. Дремать у «голубого огонька» невыносимо скучно. Вот и хорошо бы эту первую ночь года провести в молитве. А по окончании службы — разговеться бокалом шампанского тут же в храме… И еще два плюса от такого не-типиконного поведения: особая радость — быть трезвым посреди пьяного города. А еще — как встретишь год, так его и проведешь.
В-третьих, изменение состава наших прихожан должно быть принято во внимание при выборе главного адресата современной церковной миссии.
Понимаю, что вопрос об «адресате миссии» может показаться странным. Мол, Церковь должна быть всем для всех, обращаться ко всем…
Если Церковь действительно многочисленна, здрава, многоталантлива, то она должна быть со всеми. Если бы мы были в таком состоянии, как католическая Церковь, у которой всего достаточно, начиная с земель и банков и кончая университетами, тогда, конечно, можно было бы заняться маргиналами. Но если деятельных священников у нас мало, а мирян подвигнуть к социальной диаконии мы еще не умеем, то свои немногие миссионерские ресурсы надо все же прежде всего направлять в точки возможного роста будущего церковного влияния. Надо идти в лучшие школы и лучшие университеты.