ПЕРЕСТРОЙКА В ЦЕРКОВЬ
Шрифт:
Вот подходит ко мне женщина и говорит вдруг: «А знаете, отец Андрей, мы с дочкой неделю назад крестились». Я говорю: «Прекрасно, но я-то тут при чем?». — «Да Вы, наверное, забыли, Вы десять лет назад водили нас на экскурсию по Лавре. Я еще с Вами так горячо спорила! Вот с тех пор я начала искать веру».
Надо пройти мимо двух крайностей. Первая из них — утопический энтузиазм: «Я, наконец, познал истину и сейчас всех вас припру аргументами к стенке, и вы все как миленькие строем в мой храм пойдете!». Вторая — псевдоблагочестивое оправдывание своей лености и бесталанности тем, что, кого надо, Господь, мол, Сам приведет в храм.
4) Миссионер, как ни странно, может так увлечься проповедью о Боге, что забыть самого Бога. В своей необходимой активности легко забыть о Том, ради Кого ты активничаешь.
Даже если ты все замечательно обосновал, Бог, быть может, не желает, чтобы вот этот человек обратился именно через твою активность и именно сейчас. Поэтому миссионеру следует избегать излишней настойчивости в своей проповеди. И надо уметь терпеть свободу Бога, надо уметь терпеть свободу людей, при этом учиться
После своих первых, семинарских, дискуссионных опытов я заметил, что во мне остается какой-то неприятный осадок. Осадком этим было полуосознаваемое раздражение по поводу человека, с которым и ради которого я и вел минувший диспут: «Как же он посмел со мною не согласиться!». Ну, а раз он все же не согласился, не «перековался»— то это уж точно не моя вина, а признак его бессмысленного упрямства… И растет «разочарование» в людях, легко переходящее в презрение к ним и в отказ от миссионерской работы — не стоит, дескать, метать «бисер перед свиньями»…
Память о том, что не миссионер приводит к вере, а Господь, очень важна для самого миссионера — ибо она избавляет его от азарта идеолога. И еще это важно для того, чтобы научиться не ненавидеть тех людей, которые не послушались тебя. Вера в Промысл Божий нужна миссионеру для того, чтобы научиться спокойно воспринимать то, что кажется сегодняшним поражением, не злиться, не раздражаться.
Об этом искушении еще в седьмом веке предупреждал преподобный Исаак Сирин. По его формуле, знание рождает ненависть. Вот человек что-то делает, надеясь только на свое знание предмета и на свои силы. Но его замечательно продуманный бизнес-план рухнул. Человек начинает искать причины неудачи. Промысл Божий такой «сциентист» отвергает. В свою собственную непогрешимость он верует вполне фанатично. Диавола считает средневековой фантазией. Где же искать ему причину своей неудачи? — Только в других людях, в их злокозненности: «Враги виноваты!». И когда он «не усматривает таинственного Промысла, тогда препирается с людьми, которые препятствуют и противятся этому» [592] .
592
Преподобный Исаак Сирин. Творения. Сергиев Посад, 1911. С. 184.
Если в миссионере не будет этой терпеливой уступчивости перед неисповедимыми путями Божия Промысла, не будет пользы ни ему, ни тем, в ком он пробует пробудит веру.
Надо разрешить Богу, Которого ты проповедуешь, Самому определять судьбы других людей независимо от моих миссионерских капризов и планов. Ведь если человек меня не слушает — это может означать просто то, что Промысл Божий об этом человеке — иной, чем мои миссионерские планы.
5) Предположение, будто моих знаний о моей вере достаточно для проповеди любому иноверцу. Нужно еще все-таки знать веру своего собеседника и в соответствии с этим подбирать образ речи и аргументации. «Не один и тот же способ учения пригоден для всех приступающих к слову… С родом болезни соображать должно и способ врачевания: не уврачуешь одним и тем же в эллине многобожия и в иудее неверия в единородного Бога. Чем исправил бы иный савеллиева последователя, тем не окажет пользы аномею: спор с манихеем не будет полезен иудею. Надлежит вести речь сообразно с заблуждением каждого, чтобы из признаваемого согласно обеими сторонами мысль последовательно раскрывалась сама собою» [593] .
593
Святитель Григорий Нисский. Большое огласительное слово // Творения. M., 1862. Ч. 4. С. 1.
К сожалению, этот ересеологический принцип не был перенесен в миссионерство. Язычники, где бы их ни встречал византиец, были для него все теми же книжными «эллинами».
«Единственный контакт христианских миссионеров с языческим пантеоном всегда состоял в сожжении капищ, низвержении идолов и прочих энергичных действиях, мало совместимых со вдумчивым анализом. Христиане, разумеется, вели богословскую полемику со своими языческими соотечественниками, а также с иудеями. Первое требовало классического образования, которое в раннехристианское и даже византийское время было широко распространено, второе же — знакомства с библейскими текстами, что также было естественно для христиан. Но уже знакомство с учением ислама было в Византии куда более скудным, чем можно бы ожидать, принимая во внимание интенсивность антимусульманской полемики. Например, такой сравнительно образованный человек, как Константин Багрянородный, знает об исламе лишь несколько отрывочных и искаженных до неузнаваемости сведений [594] . Что же касается тех «варварских» народов, которым Византия несла христианство, то нам неизвестно ни одного случая, чтобы их конкретные языческие верования служили для имперских богословов предметом изучения и полемики. Если бы византийцы питали хоть минимальный интерес к реальным верованиям «варваров», то и до нас дошло бы несколько больше информации об их религиях — мы же располагаем ничтожными крохами. К сожалению, представления византийцев в этой сфере были почти также стереотипизированы, как и во всех остальных областях этнографии. Подобно тому как реальным народам, в угоду античной этнографической традиции, присваивались имена народов давно исчезнувших, точно так же язычество современников воспринималось как реплика язычества античного» [595] .
594
Константин
595
Иванов С. И. Когда в Киеве появился первый христианский храм? // Славянский мир между Римом и Константинополем. M., 2004. С. 10.
Нужно с интересом присматриваться к миру «объекта миссии», помня, что это тоже человеческий мир. Что в нем при всей его чуждости мне, есть что-то, что все-таки греет сердце другого человека. И это надо помнить не только тогда, когда предстоит встреча с японцами, но и тогда, когда надо идти на миссионерский диалог с баптистами или атеистами, кришнаитами или либералами.
Очень может быть, что то, что любит баптист в своем баптизме или рокер в своей музыке, дорого или допустимо и для православного христианина.
6) Есть ошибка, от которой нередко не могу уклониться и я сам. Это — неумение различать доброе от злокачественного в убеждениях моего собеседника. Миссионерски, конечно, нужно заметить это доброе и, исходя уже от него, строить свое дальнейшее собеседование. То, что любишь ты, есть и у нас. Но вот я сейчас поясню: именно тут родина возлюбленного тобой добра, именно тут оно логичнее, светлее, больше…
Как сказал при своей архиерейской хиротонии святитель Николай Японский — «католицизм и протестантизм, по природе своей, как смесь богооткровенных истин и человеческих измышлений, тех и других, точно глина и железо, не могущих никогда слиться в одно целое, — находятся в непримиримой вражде с самыми элементарными приемами логики, и при последовательном рассуждении непременно приводят или к православию для тех счастливых, которые имеют внутреннюю и внешнюю возможность узнать его, или к измышлению какого-либо нового толка, или же, при недостатке терпения, к отвержению всего разом и атеизму. Благочестивые католики и протестанты обыкновенно с усердием исполняют то, что их религия дает им чисто-божественного, о человеческих же измышлениях, включенных в число догматов, избегают и говорить, по инстинктивной наклонности к охранению своих верований. Господь да спасет их! Свое доброе чувство к ним я доказал на деле тем, что, в продолжение восьми лет живя в городе, где были католики и протестанты и ни одного патера и пастора, с любовью исполнял по их просьбам все требы, какие мог без нарушения наших церковных правил. Не об обращении таких я говорю, — они и теперь бессознательно православные; я говорю о тех началах в католичестве и протестантизме, которые делают католичество и протестантизм неправославием» [596] .
596
«Я здесь совершенно один русский…». Письма Ревельского епископа Николая (Касаткина) из Японии. СПб., 2002. С. 221.
А еще по Промыслу Божию бывает, что враги Церкви на самом деле хранят что-то из евангельского сокровища, которое сама Церковь на этом этапе своей истории оставила в небрежении…
Протестанты сегодня напоминают нам, что мы — рабы Христовы (и значит, больше ничьи), а не «служки Серафимовы».
Революционеры XIX века утверждали достоинство униженных и оскорбленных, эксплуатируемых людей. И их жертвенная этика по сути была вполне христианской (что и показал жизненный путь Достоевского). «Не случайно сочетались у Герцена слова "религия уважения к личности", и с обдуманным сознанием говорил он о своем человеческом православии» [597] . И Белинский видел свою путеводную звезду именно во Христе (хотя и понимаемом вполне по-светски) — «Христос первый возвестил людям учение свободы, равенства и братства и мученичеством запечатлел, утвердил истину своего учения… Смысл учения Христова открыт философским движением прошлого века… Вольтер больше сын Христа, нежели все Ваши попы» [598] .
597
Шпет Г. Г. Философское мировоззрение Герцена. Петроград, 1921. С. 53.
598
Белинский В. Г. Письмо к Н. В. Гоголю // Белинский В. Г. Статьи о русской литературе. Ленинград, 1987. С. 157.
Книга «Жизнь Христа» неверующего писателя Ренана «сыграла определенную положительную роль в русском религиозном Возрождении последней четверти XIX века. Нарисованный в ней образ Христа преимущественно со стороны его человеческой природы оказался психологически очень убедительным, уравновесил односторонне-клерикальную, квазидокетическую его трактовку преимущественно со стороны божественной и вдохновил целый ряд русских писателей и художников («Идиот» Ф. М. Достоевского, «Христос в пустыне» И. М. Крамского, цикл картин В. Д. Поленова и т. д.)» [599] .
599
Гаврюшин Н. К. «…чтобы истощилось упорство раздора». Штрихи к портрету Г. В. Флоровского // Символ. Париж, [2006]. № 47. С. 235.