Переучет

Лу Эрленд

– В полном! – откликается Нина. – Мы тут травим анекдоты и дурачимся. Рогер с детства обожает дурака валять, покричать «Спасите-помогите!» Скажи, Рогер? Но мы уже подумываем о шарлотке. А ты как?

– Хорошо, – отвечает Жанет.

– Приятно слышать.

Жанет снова удаляется. Нина встает и идет взять одежду, та лежит на письменном столе. Теперь, подводя итог, она видит, что правильно было повидаться с Кюльпе. Инстинкт ее не обманул. Этого молодого человека следовало проучить, он свое получил, а она помогла ему и избавила от нападок множество невинных писателей, своих коллег. Роясь в вещах в поиске трусов она переводит взгляд на Кюльпе и вздрагивает от неожиданности. В причинном месте у него выпирает какая-то

опухоль. Она ведь его там не била? Неужели у него грыжа в столь юном возрасте? В недоумении Нина подходит к Кюльпе, чтобы разобраться. Она принимается изучать вздутие. Сперва визуально. Ничего не высмотрев, кладет на бугор руку – и тут же отдергивает в страхе и восхищении. Она не предполагала, что это возможно в беспамятстве. В том ли дело, что она била его по голове, или молодой организм Кюльпе сыграл с ним шутку. Она криво улыбается и бредет назад к к'oму своей одежды, трусы, кстати, вон, улетели к окну. Нина останавливается опять. Очень велик соблазн потрогать. Последний раз был давным-давно. Она возвращается и трогает. Сначала сквозь брюки, потом, расстегнув молнию, более конкретно. Ничего себе. Такой шанс на дороге не валяется. К тому же последний раз был незнамо когда, а она тут уже, что называется, с голым задом, и хорошо пахнет, и все дела. Достаточно поддернуть вверх полотенце, и она без проблем угнездится где надо. Плевое дело, настолько просто, что отказаться было бы выдающейся глупостью. Но все-таки Нина раздумывает. Ей достаточно очевидно, что сделать так вряд ли совсем правильно с этической точки зрения, по-хорошему ей бы надо одеться и уйти. Но она не одевается и не уходит. День давно принял несчастливый оборот, а семь бед – один ответ… К тому же вряд ли Кюльпе много заметит. Нина приподнимает полотенце и осторожно водружается верхом. Ой, думает она, сначала просто привыкая к ситуации. Сперва кажется непривычным, но странное дело, она быстро заводится и отлично справляется, кажется ей. Скоро ей приходится думать лишь о том, чтобы быть потише.

* * *

Лежа после всего на полу и отдышиваясь, она замечает тоненькую книжицу под кроватью Кюльпе. Нина лезет и достает ее. «Спрут». Библиотечный экземпляр. Кюльпе нужны были примеры неровности ее поэтического дара, и он позаимствовал книжечку. Но понять в ней он ничего не мог. Он не вынашивал ребенка сам и не знал ни одной беременной, полагает Нина. Вот свинья.

Она подтирает все трусами Кюльпе, приводит в порядок его хозяйство, застегивает молнию, опускает рубашку и поправляет все красиво и аккуратно. Потом развязывает ему руки, скатывает веревку и кладет ее к остальному снаряжению. Одевается, берет с собой «Спрута» и выходит в коридор. Полотенце возвращает в ванную, обувается, заскакивает на кухню прихватить с собой яблоко, моет его и стучит в дверь Жанет.

– Я пошла, – говорит Нина.

– Вот как?

– Приятно было познакомиться.

– И мне тоже.

– Спасибо, что сбегала за яблоками. Шарлотку придется отложить до лучших времен. Рогер плоховато себя чувствует. Просил передать, чтобы его сегодня не трогали, он будет спать.

– Он заболел?

– Мне так не показалось. Просто очень устал. К утру оклемается.

Жанет кивает.

– Душа радуется видеть вокруг Рогера таких приятных людей, – говорит Нина и хватает Жанет за руку.

– Мы стараемся, заботимся друг о друге.

– Так и продолжайте. Вот тебе книжка для чтения, когда ты, будет время, забеременеешь.

Нина вручает «Спрута» Жанет, та берет книгу с немым вопросом в глазах.

– Мне захотелось подарить ее тебе.

Жанет смотрит на книгу. Непохоже, чтобы она узнала Нину по сорокалетней давности портрету на обложке.

– Спасибо, – говорит она.

– На здоровье, – отвечает Нина. – Прощай.

– Еще раз спасибо, – говорит Жанет.

Седьмой

этап

Как же я устала, понимает Нина, выйдя на улицу. Как она утром открыла глаза, так один утомительный эпизод сменял другой. Обычно все ее дни похожи и лишены событий. Так что ни навыка, ни тренировки у нее нет. К таким инструментам, как месть и насилие, она прибегает редко. В том числе и в отношениях с молодыми мужчинами. От дешевого вина она к тому же одурела слегка.

В районе улицы Жозефины усталость берет свое, и Нина опускается на ступеньки лестницы. На той стороне она видит «Moods of Norway» и думает, что такое название подошло бы не магазину одежды, но мрачному и страшному сборнику стихов о двойной морали избалованной норвежской души, о том, что мы неуклонно богатеем за счет других и не видим в том никакой проблемы. Она упирается головой в стену и мгновенно засыпает. Прохожие ее не будят. Кто-то кладет рядом с ней на ступеньку монетки.

* * *

Неизвестно, сколько времени Нина проспала так к моменту, когда проходившая мимо под ручку с возлюбленным женщина случайно узнала ее и остановилась.

– Нина Фабер?

Кавалер тянет женщину дальше, но она прижимает локоть.

– Это Нина Фабер, – объясняет она. – Заснула, бедняжка.

Женщина садится рядом с Ниной и поглаживает ее по руке. Нина медленно просыпается и видит перед собой мягкое, взволнованное лицо.

– Вы сидели и спали, – говорит женщина.

– Уфф, – говорит Нина.

– А вам не надо сейчас тут сидеть, – продолжает женщина, – поскольку через полчаса у вас выступление в Литературном доме.

– У меня?

– Да. Мы идем вас слушать, – говорит она и кивает на спутника.

– Какая-то неудачная идея, – говорит Нина.

– Еще как удачная! – говорит женщина. – Нина, вы лучше всех. Я обожаю ваши книги. Нина, вы просто не представляете себе, что они значат для меня и многих других. Знаете, сидеть вот так рядом с вами – уже чудо.

Нина рассматривает женщину. Ей под тридцать, рыжая, интересная и пламенная взахлеб, как бывает лишь у подлинно страстных натур.

– Жозефина, – говорит женщина и протягивает руку, – а это Марко.

Марко кивает Нине.

– Пойдемте, – говорит Жозефина, – приведем вас в форму. Тяжелый день выдался, да?

– Да, – признается Нина.

– Иногда выдаются скверные дни, – говорит Жозефина, ставя Нину на ноги.

А потом берет ее под руки и ведет по улице, словно они знают друг друга сотни лет. Велев Марко ждать на улице, Жозефина заводит Нину в пиццерию и, минуя резвящихся тинейджеров и обедающие семьи с детьми, увлекает ее в туалет, сажает на крышку унитаза, включает воду в раковине и принимается рыться в своей сумочке.

– Это очень любезно с вашей стороны, – говорит Нина.

– Не думайте об этом, – отмахивается Жозефина. – Вы мой любимый поэт. Я прочитала все ваши стихи. Я пишу диссертацию о ваших стихах семидесятых годов.

– Диссертацию? О моих стихах?

– Вы опередили свое время. Это неблагодарная миссия. Но ветер рано или поздно переменится. Критики безнадежны, они и «Босфор» не примут, хотя издательство совершенно право, это ваш лучший сборник за много лет.

Нина плачет. Она съеживается и вздрагивает всем телом, не в силах держать себя в руках.

– Милая моя, – говорит Жозефина и становится рядом с ней на колени. – Не дайте этим чучелам сломить себя. Я понимаю, как это тяжело, но вы же много раз проходили это, Нина, вы же знаете этих критиков. Они упиваются собой, больше ничего. Особенно Кюльпе. Не знаю, вы видели его рецензию?

Нина кивает сквозь слезы.

– Тот еще дурак. Он дружит с главным редактором и поэтому может писать, как его левая нога пожелает. У них в голове одно – мы крутые мужики. Они уже так глубоко въехали в этот туннель, что их впору спасать от самих себя.