Переулок Мидак
Шрифт:
Затем он строго оглядел Хусейна и так же язвительно и злобно спросил:
— И почему же тебя уволили?
Мать глубоко вздохнула, ибо догадалась благодаря своему инстинкту, что этот вопрос, несмотря на горький тон, был извещением о заветном согласии и примирении. Хусейн же, испытывавший горечь капитуляции, тихо ответил:
— Они уволили и многих других тоже, помимо меня. Говорят, что война близка к концу…
— Война закончилась на фронтах, а в моём доме только начинается!… И почему ты не отправился к родным твоей жены?
Опустив голову,
— У неё нет никого, кроме брата…
— А почему ты не обратился за помощью к нему?
— Его тоже уволили…
Отец издевательски засмеялся:
— Что ж, молодец, молодец… И естественно, ты не нашёл другого пристанища для этого благородного семейства, поставленного на колени злым роком, кроме моих двух комнат!… Браво!…. Браво!.. Не приобрёл ли ты денег?
Юноша лаконично ответил лишь:
— Нет…
— Молодец! Ты жил так, как живут короли: электричество, вода, развлечения, и наконец ты возвращаешься таким же, каким уходил: нищим…
Хусейн взволнованно ответил:
— Они сказали, что война никогда не кончится, и что Гитлер будет десятки лет ещё сопротивляться, а потом нападёт…
— Но он же не напал, а исчез — даже в этот самый миг никто не говорит, что он мёртв, оставив с пустыми руками короля простофиль. А его высочество — родной брат твоей мадам?
— Так уж сложилось.
— Замечательно… Замечательно…. Да благословенен будет твой отец. Подготовь-ка для них дом, госпожа Умм Хусейн, хотя он и не достоин их высокого положения. Однако я улажу это дело, установив в доме водопровод и электричество, а может, даже куплю экипаж с кучером у господина Алвана, дабы он был в их распоряжении…
Хусейн выдохнул и сказал:
— Хватит уже, отец… Хватит…
Поглядев на него так, словно он сам извинялся, отец саркастическим тоном продолжил:
— Ну извини меня… Я тебя обременил?… Такова уж моя деликатная натура. Слава тебе и почёт. Смилостивитесь над этими благородными людьми, попавшими в беду, о небеса! А ты, Кирша, будь скромнее и говори с этими благородными господами подобающе. А ты, госпожа Умм Хусейн, открой сокровищницу, что у нас в отхожем месте, и отсыпь ему столько, чтобы он мог жить в роскоши и быть довольным…
Хусейн не проронил ни слова, полный еле сдерживаемого гнева. Буря прошла стороной. Женщина принялась отводить душу, говоря самой себе: «О покровитель, защити нас!» Учитель Кирша же, несмотря на всю свою злобу и сарказм, был далёк от того, чтобы выгнать сына. Более того, в течение всего этого бурного часа ему было приятно от того, что Хусейн вернулся. Рад был он и его женитьбе. Поэтому он остыл и пробормотал:
— Всё в руках Аллаха. Возможно, Он примет моё покаяние и дарует покой от вас.
Затем обратившись к юноше, спросил его:
— Что ты планируешь для себя в будущем?
Юноша, почувствовав, что самое тяжкое испытание уже позади, сказал:
— Я найду работу, Иншалла, и у меня есть ещё драгоценности моей жены.
Мать тут же заинтересовалась словом «драгоценности», и почти автоматически спросила:
— Это ты купил их для неё?
Хусейн ответил:
— Некоторые купил я, а другие купил её брат.
И продолжая говорить, он повернулся к отцу:
— Я найду работу, как и мой зять Абду. В любом случае, он останется с нами не больше нескольких дней.
Женщина воспользовалась тишиной, установившейся после бури, и сказала мужу:
— Давай-же, учитель, поприветствуй семью своего сына.
И украдкой поглядев на сына, подмигнула ему. Юноша, унижаясь подобно тому, кто по своему характеру питает отвращение к заискиванию, сказал:
— Разве ты не окажешь мне честь, познакомившись с моей семьёй?
Мужчина секунду поколебался, затем с недовольством сказал:
— Как это — ты хочешь, чтобы я признал этот брак, на который я не давал своего благословения?
Не услышав ответа, он с отвращением поднялся, а жена открыла ему дверь и пошла впереди. Все вместе они пошли в другую комнату и поздоровались с гостями. Учитель Кирша поприветствовал жену сына и её брата. Сердца их раскрылись, а лица осветились радушием и учтивостью. Кирша оставался самим собой, хотя и тревожился, не зная, совершил ли он ошибку, поприветствовав их, или поступил правильно. На душе его не было покоя из-за злобы и обиды. Затем в ходе беседы он заметил своими сонными глазами брата девушки, стал внимательно осматривать его, и сразу же его охватил внезапный интерес к нему, из-за которого он позабыл свою тревогу, злобу и обиду!… Это был уже взрослый юноша, миловидный и жизнерадостный. Он принялся разговаривать с ним, пристально глядя на него своим зорким взглядом. На сей раз он был доволен, а на душе царила безмятежность: в глубине её он ощутил радостное возбуждение и воодушевление. Сердце его открылось новой родне, которую он снова поприветствовал, но уже с иным чувством. Он мягко спросил сына:
— У тебя нет разве багажа с собой, Хусейн?
Хусейн ответил:
— Спальные принадлежности складированы у соседей.
Учитель Кирша повелительным тоном произнёс:
— Тогда иди и принеси свои вещи..!
Хусейн удалился в комнату матери, и оба они сидели и беседовали, обдумывая свои дела, а в конце разговора мать неожиданно воскликнула:
— Ты разве не знаешь, что произошло?… Хамида пропала.
На лице юноши появилось удивление, и он спросил:
— Как это?
Не пытаясь скрыть злорадную интонацию сплетницы, она сказала:
— Позавчера она вышла как обычно на прогулку после полудня, но так и не вернулась… Её мать обегала дома всех соседей и знакомых в поисках, но безрезультатно. Она даже отправилась в полицейский участок в Гамалийе и в больницу Каср Аль-Айни, но та пропала бесследно.
— Интересно, что случилось с этой девушкой?
Мать Хусейна с сомнением покачала головой, но сказала уверенным тоном:
— Она сбежала, клянусь твоей жизнью!… Её соблазнил какой-нибудь мужчина, запудрил ей мозги и увёл. Она была красивой, но совсем не хорошей.