Переулок Солнца
Шрифт:
Конечно, Нунция не откажется сегодня от своей обычной воскресной покупки и зайдет за мясом. Каждому хотелось увидеть, как она будет платить в кассу и пересчитывать сдачу, полученную от Вьоланте.
Но Густо уже понял истинную причину медлительности своих покупательниц и во всеуслышание заявил, что мясо Нунции он подарит. Это лишило предполагаемое зрелище всякого интереса, и разочарованные женщины уже, направились к выходу, когда в витрине, выходящей на улицу делла Биша, показалась голова Нунции.
— Привет молодоженам! — весело крикнула она, проходя мимо.
— А мясо? Мяса разве вы не купите?
Нунция
— Уже купила.
В лавке вдруг наступила тишина. Вьоланте в изумлении открыла глаза и уставилась на мать, а Густо стал серьезным. Нунция поняла, что нужно объясниться.
— Такая уж я уродилась, — сказала она. — Не могу не ругать то, что покупаю. Вот нравится мне ругать, и все тут. Искони веков так делала, сколько лет хожу, столько и ругаюсь. Он-то это прекрасно знает! А теперь что я должна делать? Помалкивать! Ну вот я и переменила лавку.
— Изверг рода человеческого! — заорал мясник, красный как рак. — Что, я вам плохо угождал? А теперь-то уж и говорить нечего: в лепешку расшибусь!
— Ну это еще как сказать, — возразила Нунция. — Раньше вы мне угождали — по крайней мере вы так говорите, — а я все равно ворчала. Мясо мне так вкуснее казалось. Я с вами торговалась, называла вас разбойником. А теперь не могу, ничего не могу сказать. Какое же после этого мясо? Конечно, не ахти как удобно: ходить-то ведь дальше приходится, но ничего не попишешь!
— В хорошеньком виде вы меня выставили перед коллегой! — кипятился Густо. — Очень умно!
— Подождите вы… Я ведь другому мяснику объяснила, почему должна у него покупать…
— Объяснили?! А моя репутация ничего не стоит?
— А моя свобода, по-вашему, дешевле?
Женщины, ожидавшие встречи Нунции с дочерью как развлечения, не обманулись. Вышло даже занятнее, чем они думали. Густо был вне себя, даже Вьоланте начала обнаруживать признаки волнения. Но тут соседки Нунции, всегда готовые стать на защиту своей подруги, потащили её из лавки и всей гурьбой, с прачкой во главе и Йеттой в арьергарде, вышли в переулок.
— Молодец! Здорово вы ему все выложили, этому разбойнику, — начала было Йетта, которая ничего не поняла из предыдущего разговора, но тут ударил колокол, и женщины бросились врассыпную по своим домам. Через полчаса переулок наполнился ароматом воскресного супа.
Вместе с полуденной жарой на улицы опустилась тишина, которая, впрочем, длилась недолго. Скоро они буквально наводнились лотками бродячих торговцев, набежавших, чтобы конкурировать с Безансоной в тот единственный день, когда она могла бы прилично заработать. Если же миновать заграждение из плетёнок с жареными каштанами и миндалем, оставить позади гроздья воздушных шариков, пронзительный визг дудок и свистулек; повернуть за угол улицы делла Биша, туда, где предместье переходит в обширный пустырь и, кажется, облегченно вздыхает, как человек, который, наконец, выбрался на волю, если пойти немного дальше, туда, где прачки обычно сушат свое белье, то можно увидеть огороженное кольями, веревками и флажками пространство, изображавшее сейчас стадион…
На остальной части пустыря, вплоть до канала, разместилось убогое подобие «луна-парка», где и должен был состояться праздник.
Однако священник допустил две ошибки. Во-первых, неудачно было выбрано время. На пустыре, лежавшем на самом солнцепеке и пышущем удушливой
Пожилые женщины, надевшие темные платья, в которых жара, и без того сильная, становилась просто невыносимой, непрерывно обмахивались бумажными веерами и без конца вытирали платками потные лица. Кто располагал хоть какими-нибудь деньгами, покупал у Ренато (который сейчас превратился в импровизированного бродячего бармена) теплый лимонад, нанося тем самым страшный ущерб кружкам священника. Заметив корзинку в руках Ренато, Маргерита улыбнулась и шепнула Йоле:
— Сколько лет я уже за стойкой, а до такого не додумалась. У него способности, у этого мальчишки.
— Может быть, — ответила Йоле, — только они ему совсем ни к чему.
После этого Маргерита заняла место в первом ряду, усевшись на низенькую скамеечку, захваченную из дома, и больше уже ничего не замечала, увлеченная соревнованиями.
Началось с футбольного матча. Команда Ремо вышла на поле в форме. Для их противников это явилось неприятной неожиданностью, они даже представить себе не могли, что у ремовских окажется столь подавляющее преимущество, Подумать только, черные трусы и канареечные майки! Во главе канареечных, плотно прижав локти к бокам и подпрыгивая, с видом заправского спортсмена шел Арнальдо. Его появление было встречено свистом и дружным хохотом.
Йетта вертелась на своем месте и, обращаясь то к торговке галантереей, то к своей подружке Розе, весело кричала:
— Вы только посмотрите на его ноги! Цыпленок, прямо цыпленок! — И потом в течение всей игры ничего уже не видела, кроме этих потешных ног.
А игра между тем шла как-то чудно. Арнальдо бегал по всему полю, как будто он играл сам за себя, ударов было много, и далёко не всегда они адресовались мячу; судья был, но его никто не замечал и о его присутствии узнали только после игры. Истинным судьей были зрители. И хотя далеко не все могли отгадать, кто выиграл, потому что часто кричали о незасчитанных голах, зато каждый был твердо убежден, что победила его команда. Таким образом, все остались довольны.
Потом соревновались бегуны. И снова спортсмены Ремо появились первыми, и все в зеленых майках. Кроме посыльного булочника, никто из них не был знаком зрителям. Маргериту это заставило насторожиться, и на всякий случай она кивнула головой. Тогда Грациелла, не спускавшая с нее глаз, вышла на поле и стала рядом с тремя парнями.
На этот раз покатились со смеху болельщики Ремо.
— Рыжая! — вопили они. — Ой, умора! Рыжая! Вот уж действительно настоящий представитель Переулка Солнца!
Но тут какой-то синьор, которого раньше никто не видел, дал старт, и смех прекратился.
Рыжая вылетела вперед, как ракета, и, поддерживая юбку, сверкая на бегу своими тонкими, как палки, веснушчатыми ногами, понеслась к финишу, которым служило возвышение с флажком. В один скачок Рыжая была наверху, схватила флажок и, насмешливо помахав им, показала своим соперникам язык. Все смеялись, и только Маргерита ограничилась «мефистофельской улыбкой», как говорил потом Арнальдо. Парни еще бежали, растянувшись цепочкой, когда Томмазо, возбужденный криками, вырвался и, бросившись вперед и обогнав бегунов, остановился рядом с Рыжей.