Переулок Солнца
Шрифт:
Визит их затянулся надолго, потому что синьора хотела знать о Блондинке все до мельчайших подробностей. Под конец она сказала:
— На все воля божья, да… Он посылает нам и бедность и болезни во искупление грехов наших, дабы спасти души наши там, на том сеете…
— Понятно, — ответила Йетта. — Простите за беспокойство.
Она бегом спустилась с лестницы и, выскочив на улицу, вне себя от злости повернулась к обескураженной Рыжей.
— Поняла? — проговорила она. — Вот как с нами разговаривают!
Вернувшись домой, они постарались, чтобы никто не догадался
Между тем Нунция и учитель после долгих споров пришли к определенному решению. Они снова отправились к Густо, и Нунция без обиняков заявила:
— Когда я выдавала дочь замуж, я взяла у маэстро в долг, а сейчас ему нужно отдать. Можете вы одолжить мне денег, чтобы я ему отдала? Долг-то останется, но только между мной и вами.
Густо принялся с живостью защищаться. Бумага? Да, он ее читал. Но ведь Нунция могла бы отдавать эти деньги постепенно. Отдавать все сразу нужно только, если маэстро вдруг умрет. Но, благодарение богу, учитель-то вот он, жив, здоров, чего же сейчас говорить о похоронах? А вот о том, чтобы выпить по стаканчику, вот об этом поговорить самое время.
С этими словами Густо проворно достал бутылку марсалы[8] и, взболтнув ее, подмигнул.
— Вы меня, Нунция, в это дело не впутывайте, — сказал он. — Вы совсем рехнулись. Выбрасывать деньги на такую публику! На этих безголовых овец…
Пить Нунция не стала, поднялась и, не прощаясь, пошла к двери. Но на пороге вдруг обернулась.
— Долг учителю наследственный, — объявила она. — И я его весь на вас оставляю. Похороны первого класса, на паре лошадей. Гроб обитый и бронзовый крест.
Она начала поспешно спускаться с лестницы, но на каждой площадке останавливалась, чтобы перевести дух, и добавляла:
— И мраморная плита, белая.
— Могила во втором ряду.
Дойдя до последней ступеньки, она подняла голову и выпустила последний заряд:
— И венок железный, эмалированный.
— Но об этом же ничего не говорилось… — смущенно прошептал учитель.
— Помалкивайте! — отрезала прачка и, взяв его под руку, потащила в переулок.
Весь дом был в тревоге за векселя Арнальдо. Пожалуй, меньше остальных волновался сам парикмахер. Денег все равно не было, но когда он видел, что его судьба волнует всех жильцов, ему становилось гораздо легче.
Однако теперь ничего не оставалось, как снова отправиться к Темистокле, на этот раз всем вместе.
— Если дело только за подписью, то я, пожалуйста, подпишусь, — твердо заявил каждый квартирант.
Темистокле знал, что от того, сколько будет подписей, одна или сто, дело не изменится, потому что так или иначе никто не мог представить надежных гарантий. Но, опасаясь, что отказ окончательно лишит его авторитета и он, чего доброго, растеряет всю свою клиентуру, часовщик, наконец, сдался. Бумагу подписали шестеро. Йетта, поставив свою подпись и передавая перо Зораиде, усмехнулась:
— Ну, давай ставь теперь ты свое имя. Все равно, кроме стула, у тебя нечего забирать.
Это заявление грозило пустить, насмарку все, чего они добились до сих пор. К счастью, Нунция вовремя вмешалась и авторитетно
— Зато за мной — Густо и дочь.
— А почему же вы тогда, у них не заняли? — живо спросил часовщик.
— Потому что они начали торговаться из-за процентов, а нам это не понравилось.
Темистокле вынужден был поверить.
Следом за Зораидой подписались Нунция, Йоле, учитель и Саверио. Не хватало только Анжилена, который на рассвете куда-то исчез со двора.
— А знаете вы, — спросил в заключение Темистокле, — сколько бы я получил, если бы вложил эти деньги в часы? Ведь у вас они будут мертвым капиталом! Кто мне оплатит убытки, которые я понесу, отдавая эти деньги вам?
— Мы, — не раздумывая, заверил часовщика пенсионер, приложив руку к груди.
Однако когда Темистокле, отсчитывая деньги, отложил из обещанной суммы порядочную часть в сторону, вдруг воцарилась мучительная тишина. Женщины пытались понять причину этой неожиданной урезки, а учитель резко воскликнул:
— Это же свинство!
— Ну тогда вот вам ваша бумага, а я забираю обратно свои деньги, — возразил часовщик.
— Зачем же мы тогда подписывались? — спросила Йетта.
— Значит, у Блондинки все-таки заберут мебель?
Нунция бросилась вперед, вытянув руку, словно защищаясь от удара.
— Нет! Не заберут! — крикнула она. — Давайте так, Темистокле. Считайте как хотите эти ваши убытки, давайте нам подписывать все что угодно, но выкладывайте сейчас же всю сумму, какую нужно, чтобы нам хватило заплатить взнос.
— Но ведь это же позор, — бормотал учитель. — Это подлость! Мы не можем согласиться…
— Нужно! — отрезала Нунция, и никто не осмелился ей возразить.
В тот же вечер деньги были вручены Ренато, чтобы он назавтра отнес их к нотариусу, у которого находился неоплаченный вексель. Никому и в голову не пришло отдать деньги Арнальдо. Платили жильцы, а не он, поэтому у них было право выбирать того, кому они больше доверяют.
Но нести деньги не пришлось. Вечером нотариус уже поднимался по лестнице, проклиная темноту и сбитые ступени. Это была необычная для этих мест ругань воспитанного человека; те, кто слышал ее, сейчас же отметили эту разницу и с любопытством высунулись из своих дверей. Когда же после нескольких вопросов выяснилось, что это и есть нотариус собственной персоной, то поголовно все сбежались и загородили ему дорогу. Мария не должна его видеть, не должна ни о чем знать. Ведь деньги есть, они уже приготовлены и находятся у Ренато.
— Ренато?
— Где же Ренато? Он только что был здесь!
Стали искать. Наконец Ренато был найден в парадном дома номер семь, где он стоял вместе с Рыжей. Его немедленно послали домой, в то время как нотариус все еще дожидался на площадке.
Ренато промчался мимо него бегом, на ходу объяснив, что деньги в конверте, а конверт под подушкой у тетки Нерины, и если она еще не спит, то все будет в порядке.
Через несколько минут он снова сбежал вниз, и деньги были отсчитаны перед дверью Нунции. Однако требовалась еще некоторая сумма, чтобы заплатить нотариусу, который взял на себя труд прийти сюда.