Перевал Дятлова. Загадка гибели свердловских туристов в феврале 1959 года и атомный шпионаж на советском Урале

Ракитин Алексей Иванович

О чем мог быть этот разговор и вообще для чего он мог понадобиться? Гадать, конечно, можно, но вряд ли нужно. Поддержание связи кураторов с группой при всяком удобном случае представляется вполне разумной мерой контроля ситуации. Такой звонок не только логичен, но и желателен (хотя и не обязателен, так как группа подготовлена к работе автономно).

Следует обратить внимание на то, что инцидент с задержанием на вокзале произошел в самом начале похода, буквально после первой ночи в пути, точнее в дороге. Если бы за это время случилось нечто, ставящее под сомнение выполнимость операции, например конфликт между Дятловым и новичком в группе Золотаревым, то Комитет госбезопасности имел время для реализации запасного плана действий, который, безусловно, рассматривался. Возможно, такой план предусматривал

передачу фотоаппарата от Золотарева Колеватову в случае исключения первого из группы, возможно, более хитроумные комбинации, связанные с «выключением» из операции самого Игоря Дятлова под видом случайного или даже криминального травмирования — гадать можно долго и безрезультатно. Для нас важно лишь то, что конфликта между Семеном Золотаревым и руководителем похода не произошло, ночь в поезде прошла хорошо, весело, с пением песен, и группа двигалась по маршруту пока без существенных отклонений от срока. А значит, операция «контролируемой поставки» развивалась согласно плану. О чем Георгий и сообщил в телефонном разговоре с «Куратором».

В этом месте может возникнуть вполне обоснованный вопрос: почему этот немаловажный телефонный звонок сделал Георгий Кривонищенко, а не Семен Золотарев, игравший роль руководителя операции «на месте»? Ответ прост: Золотарев не должен был вызывать негативной реакции со стороны остальных членов группы. Неизвестно, как они отнеслись бы к приводу Семена в отделение милиции, вполне возможно, что его поведение вызвало бы беспокойство, раздражение, гнев и спровоцировало бы жесткие санкции, например снятие с маршрута. Представим, что Дятлов заявил бы Золотареву: «группа не хочет с тобою идти в поход, потому что ты своим антисоциальным поведением компрометируешь нас», и как Золотарев должен был оправдываться? Между тем Георгию Кривонищенко подобные санкции не грозили — это был всеобщий любимец, которого большинство членов группы знали не один год, он был дружен с Игорем Дятловым, этот весельчак-приколист хорошо пел, играл на мандолине. Да за него все были горой! Как стало ясно из дальнейшего, никто не попрекнул Георгия дурацкой выходкой и не попенял за доставленные всей группе хлопоты. Понятно, что если бы в такую ситуацию попал малознакомый Семен Золотарев, то оценка случившегося и отношение к виновнику инцидента могли оказаться совсем иными.

Подводя итог рассуждениям о странном задержании Георгия Кривонищенко на вокзале, остается добавить: именно в силу особого статуса, обусловленного участием в специальной операции КГБ, Георгий не опасался последствий собственного привода в отделение милиции. Проинструктированный соответствующим образом, он прекрасно знал, как будет развиваться ситуация, и понимал, что никаких последствий это задержание не повлечет — не будет ни протокола об административном правонарушении, ни штрафа, ни личного обыска, ни изъятия «финки» — ничего!.. Дежурный милиционер лишь пожурит его на глазах членов группы, сугубо для проформы, да и отпустит.

Как мы знаем из дневниковых записей участников похода, так оно и случилось.

Завершая разговор о странных и труднообъяснимых событиях, связанных с трагическим походом, следует остановиться на еще одном любопытном факте, который упорно не желает замечать большинство «исследователей» этой истории. Внимательный читатель наверняка обратил внимание на то, что в настоящем очерке указаны места захоронений всех членов группы, кроме одного — Семена Золотарева. Сделано это было вовсе не потому, что автору место это неизвестно, а в силу совсем иной причины, которая сейчас станет понятна.

Благодаря усилиям Алексея Александровича Коськина местоположение упомянутой могилы тайны не составляет. Золотарев похоронен… в десятке метров от могилы Георгия Кривонищенко, что выглядит совершенно необъяснимым в случае отрицания связи этих людей с Комитетом госбезопасности. Обе могилы находятся в Свердловске, на территории старого Ивановского кладбища, которое уже в 1959 г. было закрытым, т. е. новые захоронения там не допускались (если совсем точно, то можно было осуществлять захоронения на семейных участках в старые могилы, существовавшие более 25 лет).

О странных обстоятельствах похорон Георгия Кривонищенко в этом очерке уже упоминалось — Георгий почему-то оказался

единственным из первой пятерки, кого предали земле в закрытом гробу и почему-то на другом кладбище, отделив от погибших в одном с ним походе товарищей. Сами родители Кривонищенко об этом не просили, и непонятно, кто и с какой целью настоял на необходимости захоронения его тела на Ивановском кладбище. Между тем сделать это было совсем непросто — требовалось особое разрешение. Но все это происходило, напомним, в марте 1959 г., а через два месяца история в точности повторилась! Только на этот раз с Золотаревым.

В этом случае все было так же — закрытый гроб, похороны отдельно от остальных членов группы, место могилы на закрытом кладбище, где нет захоронений родственников. Разумеется, и в данном случае требовалось особое разрешение по осуществление захоронения. Но если о похоронах Георгия Кривонищенко мог похлопотать влиятельный отец, начальник Управления «Уралэнергостроймеханизация», имевший выходы на высшее руководство области, то кто мог похлопотать за простого кубанского казака Семена Золотарева? (Еще раз подчеркнем, что отец Георгия Кривонищенко отрицал, будто добивался разрешения похоронить сына на Ивановском кладбище. И кстати, буквально через год семья погибшего Г еоргия покинет навсегда Свердловск и свою шикарную квартиру в сугубо номенклатурном доме № 29 по Московской улице, отправившись в Казахстан). У Золотарева не было никаких оснований быть похороненным там, где его в действительности похоронили. Даже мотивацию для этого не сыскать. Никак Семен не был связан со Свердловском, и его мать, не получавшая от Советской власти даже пенсии, не имела никаких выходов на местное начальство. И денег для взятки она не имела тоже. И даже друзей не было таких, которые могли бы эти деньги собрать.

Как же могло состояться захоронение Семена Золотарева на Ивановском кладбище, причем неподалеку от Георгия Кривонищенко? Разумного объяснения этому отыскать никак не получается до тех пор, пока мы не вспомним, что и Золотарев, и Кривонищенко определены нами как важнейшие участники спецоперации КГБ. Мы предположили тесную связь обоих с органами госбезопасности и, как только это соображение мы принимаем во внимание, случившееся сразу получает четкое, логичное и абсолютно достоверное объяснение.

Комитет всегда обеспечивал своим сотрудникам достойные проводы. Похороны на хороших кладбищах рассматривались как своего рода признак «статусности» организации, ее особого положения среди прочих административных структур Советской власти. И чем выше в иерархии Комитета было положение умершего или погибшего работника, тем солиднее было место, выбираемое для его упокоения. Хотя чекисты всегда позиционировали себя убежденными атеистами, это отнюдь не мешало им подыскивать места для захоронений своих работников на старых «дворянских» кладбищах, поближе к часовням или храмам. Автору известно о могилах высокопоставленных работников У КГБ по Ленинграду и Ленобласти, расположенных в исторических частях Смоленского православного и Волковского кладбищ Санкт-Петербурга. Надгробия, разумеется, не содержат указаний на генеральские и полковничьи чины. Волковское кладбище, кстати, известно всей читающей России по так называемым «литературным мосткам», аллее, на которой похоронены известные писатели и литературные критики 19 в. Кстати, на том же самом кладбище находится могила вдовы Сергея Мироновича Кирова, совершенно несуразная своим видом и размерами, для устройства которой пришлось пожертвовать ближайшими захоронениями. Но это так, к слову.

Вернемся в последние числа февраля 1959 г., когда под кедром оказались найдены первые тела погибших туристов. Первоначально они были определены как трупы Кривонищенко и Золотарева. Да-да, именно так, труп Дорошенко изначально идентифицировался как принадлежащий Золотареву, о чем в соответствующем месте настоящего очерка и написано. Хотя Юру Дорошенко хорошо знали студенты УПИ, принимавшие участие в поисковой операции, опознанию помешали два объективных обстоятельства: многодневная щетина и изменение цвета кожи, которая всеми, кто видел трупы, определялась как «бурая», «багрово-коричневая» и т. п. Щетина Дорошенко сделала его лицо похожим на усатого Золотарева, а посему первые радиограммы сообщали об обнаружении именно его трупа.