Перевёрнутый мир
Шрифт:
Л.Клейн справедливо подчеркивает, что лишь культура, приобретенная на протяжении последних 40000 лет, отличает современного человека от кроманьонца времени позднего палеолита. Ведь биологически они тождественны. Упадок культуры возвращает индивида к своему биологическому естеству времен “первобытного коммунизма”. Поэтому сходство структуры криминальной субкультуры лагерей с формами организации первобытных обществ может, среди прочего, найти свое объяснение в архаичных консервативных чертах советского общества. Последнее представлялось его творцами как шаг в будущее, а оказалось отступлением в прошлое, с использованием тотального насилия, труда рабов, закрепощения колхозников, сознательно лживой идеологии. А чем дальше назад — тем ближе к варварству и дикости. Так, голод-геноцид 1932-33 гг. возродил в украинском селе практику каннибализма
Попытка показать реальную стратификацию лагеря и смелое сравнение закрытых криминальных структур с организацией первобытных общин ставят перед посттоталитарными сообществами, кроме сугубо научных, еще и ряд неотложных социальных проблем. В частности, Л.Клейн убедительно аргументировал целесообразность ликвидации системы лагерей как таковой. Но тогда (1990 год) его просто не услышали. Понадобились еще 20 лет и очередная, в этот раз резонансная, смерть в лагере, чтоб прозвучало заявление нового руководителя Федеральной Службы Исполнения Наказаний РФ О.Реймера относительно необходимости расформирования большей части лагерей и замены их колониями-поселениями, домашним арестом с браслетом и тому подобным. Можно догадываться, какое безумное сопротивление вызовет это заявление о намерениях. Но вывод Л.Клейна, что “лагеря являются рассадниками преступности в стране” никто не опроверг. Метастазы криминала поразили армию, другие формирования закрытого типа. “Если эксперимент не удался раз, виновен эксперимент, если он не удался два раза — экспериментатор, три — теория”. Сдается мне, что этот приговор Клейна следует зарубить себе на носу всем сообществам посттоталитарного мира.
Лев Клейн щедро наделен даром актуальности. На какую бы тему он ни писал, его тексты легко читаются и развернуто комментируются. Следовательно, они востребованы как узким кругом научных работников, так и широкими массами небезразличных людей. Читаймо, Панове!
В.В.Отрощенко
Киев, декабрь 2009
ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА КО ВТОРОМУ ИЗДАНИЮ
В 1987 году на Невском я зашел с рукописью в редакцию журнала “Нева” и попросился на прием к ответственному редактору. Меня долго не пускали, уговаривали пустить рукопись по инстанциям — сначала к сотруднику отдела, потом к завотделом, потом к секретарю редакции и только если потребуется разрешить какой-то спорный вопрос, тогда уж на прием к ответственному. Но я настаивал на своем и пробился в кабинет. Редактору Борису Николаевичу Никольскому я сказал:
— Только несколько лет назад я вышел из лагеря, и меня никуда не берут на работу. Так что перед вами недавний зек, отверженный. Хотя я сидел по уголовному обвинению, но за этим стоит КГБ, поэтому и не берут. Я написал очерк о своем пребывании в тюрьме — “Правосудие и два креста”. Вот он. Хочу, чтобы Вы его посмотрели сами, потому что такого автора печатать ведь без вашего решения не будут. Зачем мне проходить все инстанции, если всё равно решать придется Вам?
– ‘езонно, — мягким баском отвечал редактор, картавя. — Можете ли вы п’едоставить мне документы о своем деле, из кото’ых было бы видно, что именно вам вменяли в вину и каковы а’гументы?
Я предусмотрительно захватил с собой свой приговор, свою кассационную жалобу и выпускную характеристику из лагеря (отличную). И вручил ему вместе с очерком.
— Хо’ошо, — сказал Борис Николаевич. — Я посмот’ю. Зайдите че’ез две недели.
Когда я пришел через две недели, Борис Николаевич сказал очень твердо:
— Мы напечатаем это во что бы то ни стало, даже если для этого мне п’идется об’атиться в ЦК! Мы уже п’оделали это с noвестью Дудинцева “Белые одежды”, и видите — она вышла. Добьемся и с вашим мате’иалом!
Обращаться в ЦК не пришлось, шла Горбачевская “перестройка”, время стремительно менялось, но зам. ответственного Вистунов, со старой сноровкой, так отредактировал мой очерк, что это был уже не мой очерк. Я обратился опять к ответственному, и мне дали другого
Когда в 1993 г. вышло издание цельной книгой, то оно было по сути уже вторым, а выпуская сейчас второе книжное издание, я сознаю, что реально это не второе, а третье издание: первое было журнальным — печаталось с продолжениями в 1988-91 годах, сначала как отдельные очерки, в журнале “Нева”. Уже эти очерки тут же вывали рецензию в Дании (в “Хуфвудстагбладет”) и перепечатывались в Германии (“Гамбургер Рундшау”, “Леттр Энтернасиональ”). После первого издания (журнального) последовали книжное и два перевода — на немецкий (1991) и словенский (2001). Перевод на немецкий вышел раньше русского издания, переводились прямо очерки, еще до их переработки в книгу, и удалось тогда переправить за рубеж не все. Перевод был сделан отличным немецким языком, но переводчик не владел немецким уголовным слэнгом и русская речь уголовников передана с искажениями. Например, слово “замочить”, ныне известное всем — от президента до бомжа, переведено как zupissen (уписать).
Так жизнь книги началась в конце 80-х. Первое издание (журнальное) было самым массовым (тираж “Невы” тогда превышал полмиллиона). Когда книга печаталась с продолжениями в журнале “Нева”, письма читателей шли десятками и сотнями. А отклики в печати продолжаются до сих пор. Так что эта книга — самое популярное из моих произведений. По-видимому, я задел действительно животрепещущие вопросы.
Коль скоро мои очерки выросли из моих приключений — ареста, следствия, суда, тюрьмы и лагеря, — а тема неправедного и сервильного суда, злоупотреблений в силовых структурах и ужасающих условий в тюрьме и лагере остается, увы, злободневной в нашей стране, острое внимание к моей книге понятно. Однако что привлекает в ней иностранцев — неужто только любопытство и проблемы гуманности? Почему в одной из немецких рецензий, явно перехваливая, пишут: “Это превосходит даже Мертвый дом Достоевского!” (Fahcrnholz 1992)? Думаю, потому, что главное в моей книге — не возмущение условиями и порядками, не предложения по усовершенствованию правовой системы (ввести суд присяжных, различать подследственных и осужденных, заменить лагеря иным наказанием и т. д.), хотя и это, конечно, важно и поначалу заслоняло всё, а нечто иное. Как мне кажется, главное в книге — это описание уголовного мира в тюрьме и лагере как части общества, что позволило поставить вопрос о природе человека, ранее в марксистской науке запретный. Это уловил один из немецких рецензентов, озаглавивший свою рецензию “Человек это человек, это человек” (Thinius 1991).
Ведь для марксизма в человеке всё определяется социальным происхождением и положением, экономическими условиями и политической обстановкой. Марксизм полностью игнорировал биологические факторы, унаследованные от животного мира и определяющие многое в поведении человека и человечества — территориальность (стремление иметь границы своей территории), приверженность семье, этноцентризм (деление на своих и чужих), любовь к собственным детям и желание обеспечить именно их будущее (как тут отменить наследование имущества, необходимое для полного равенства?) ит д. Реальная политика должна строиться на учете всех факторов, в том числе и “неблагородных” свойств человека. Марксизм же, несмотря на все свои декларации, оставался, как и все радикально-социалистические концепции, утопическим учением.
Постановка вопроса о природе человека в свою очередь позволила самим читателям и моим коллегам-антропологам расширить круг обсуждения и ввести в него “дедовщину” в армии, безмотивные преступления и многое другое. Кстати, и терроризм вписывается в ту же тему, ибо это шантаж, построенный на архаичных идеях “круговой поруки” и “кровной мести”. Ведь что такое “кровная месть”? Это кровавая месть абсолютно неповинным людям, однако причастным к объектам мести биологически, “по крови” — принадлежащим к тому же роду, народу, популяции. Здесь действует первобытный принцип, но расширенный: брат отвечает за брата, и двоюродный брат отвечает, и троюродный и вообще одноплеменник, сосед и однофамилец.