Перевертыш
Шрифт:
— Ну, вот, как бордель, так наш, а как сходить туда, то только с разрешения начальства, — пошутил Успенский.
— Когда доставят, вы на нее незаметно глянете, та ли это, что бы я время зря не терял на допрос, — не обращая внимания на реплику старшего сержанта, разъяснил капитан. — А вот по результатам разговора с ней продолжим разговор с вами…
…В приемной их уже ждала Настя, выбравшаяся из своего закутка за барьером, в потрепанном, но чистом и аккуратно ушитом по её размер штурмкомбе, с простой стариковской палочкой в руках, на которую она опиралась,
— А ты думал, чего я тут сижу, — со смехом отреагировала она на чуть удивленный взгляд Пана, — могла бы бегать, давно в батальон бы сбежала…
Настя отвела их в тесную, только-только столу и поместиться, комнатку неподалеку от приемной капитана Мишина, выдала двадцать листов бумаги, повторила слова капитана, что б ни листочек не пропал, и оставила ребят наедине с творческим процессом, ехидно пожелав им не ударить в грязь лицом по сравнению с великими русскими писателями…
— А как эти отчеты-то писать? — задумчиво почесал в затылке Пан, и без того изнуренный рассказами о своей интимной жизни.
— Ну, как-как, Мишин любит, что б в произвольной форме, — пояснил Успенский. — А вообще-то, сверху в правом углу, как заголовок: «Начальнику особого отдела шестого штурмового…» ну, и так далее, а потом… ну, как сочинение. Писал в школе-то?
— Как я провел лето? — улыбнулся Пан.
— Точно. Только сейчас пиши, как я провел прошлую ночь в городе. И — подробнее, подробнее… — добродушно засмеялся Успенский.
— Что, и это самое подробно? — ужаснулся Пан. — Такие ж слова, что я говорил, писать нельзя… они… это — нецензурные, вот.
— Нет слов нецензурных, если люди, которым эти слова не нравятся, — глубокомысленно произнес Успенский. — И вообще, хватит трепаться, давай писать, тут, в самом деле, не на один час работы.
Уже через полчаса Пан понял, что отслеживать офицеров противника на снайперской лежке, пусть и пробовал он это только в учебном бою, гораздо легче, чем писать сочинение на тему «Как я провел ночь в городе». Постоянно что-то забывалось, приходилось править, потом вспоминалось, что делали и как себя вели его товарищи, и это тоже желательно было отразить в отчете. А еще страшно мешал Успенский, пыхтящий, сопящий и поминутно подымающий глаза к потолку, будто что-то вспоминая. Похоже, и ему написание отчета давалось с трудом…
Промучились почти три часа, с коротким перерывом на опознание бандерши, выкурив все свои папиросы, пришлось даже у Насти просить, которая, несмотря на ночь, продолжала преспокойно сидеть в приемной капитана Мишина. Но все-таки сотворили что-то читабельное, хотя еще неизвестно, как начальство отреагирует. А начальство, в лице Мишина, оказалось легко на помине.
— Мальчики, — проворковала Настя, появляясь на пороге. — Вас товарищ капитан госбезопасности к себе приглашает. И очень он не в настроении, так что — поторопитесь. А листочки все мне отдавайте, все-все, ты чего, Пан, не понял?
— А ты что же — это читать будешь? — ужаснулся Пан.
— Вот еще, была нужда в ваших тайнах копаться, — засмеялась Настя. — Я все сложу, пронумерую и передам
— Ты, это, в самом деле, не читай, что там, — попросил Успенский, на секунду вытолкнув Пана за дверь и оставшись с девушкой наедине. — Парень переживает, что б никто не узнал.
— Поняла я всё, Вещий, — успокоила его Настя. — Буду молчать даже о том, что их видела. А теперь — вперед!
… - Что ж, бойцы, все не так плохо, как кажется, — бодро начал капитан Мишин, когда они вновь устроились за маленьким столиком в углу его кабинета. — Все гораздо хуже. Допрос бандерши только подтвердил основные вещи, которые говорил тут Пан. Потому, я официально включаюсь в разработку этого борделя, как местечка странного, привлекающего внимание. Вы пока никому-ничего, но об этом может и не стоит повторять, люди вы взрослые и грамотные.
Ваши отчеты я позже почитаю. А сейчас думаю привлечь вас к одной операции именно в этом борделе. Сейчас возвращайтесь в батальон, спокойно отдыхайте, если, конечно, майор Смирнов никаких ночных тревог не сыграет. Но я его попрошу, что для вас не было ничего тревожного сегодня.
Завтра особо себя на учебе не утруждайте, но делайте всё, как всегда, что бы никаких отличий от обычного дня. Вечерком я за вами заеду, ну, скажем, для уточнения деталей в деле о стрельбе по мотоциклисту.
И съездим мы с вами прямиком в этот бордельчик… Все ясно?»
— Так точно! — дружно ответили бойцы.
— Ну, тогда идите, отдыхайте, — отпустил их капитан Мишин. — Сами-то до батальона доберетесь?
Вопрос был задан из вежливости, вряд ли капитан мог подумать, что Успенский и Пан добирались до комендатуры на попутках…
Оставшись один, Павел Сергеевич вытащил из нижнего ящика стола бутылку коньяка, стакан, налил себе побольше половины, медленно с удовольствием выпил, закурил. Потом отпустил отдыхать и Настю, оставшись один в кабинете и приемной, заперся на ключ, убрал со стола в сейф и ящики все папки, положил перед собой чистый лист бумаги и задумался…
«Почему ж я поторопился? Не спугнул ли кого такой поспешностью? Впрочем, когда допрашивал эту бандершу, я свалил всё на бойцов. Мол, претензии только к ним и претензии дисциплинарные, а её это не касается, разве что, поможет начальству и составит о себе благоприятное мнение. Да тут еще эта меткая стрельба на улице неподалеку в масть пришлась.
Бандерша эта, тетка хоть и хитрющая, но только в том, что касается непосредственно её дела. Похоже, с ней никто из контрразведчиков дел никогда не имел и её уровень — участковый «упал намоченный» с четырьмя классами образования, вот тут она королева: не подходи — убьет, как трансформатор. Бордельчик этот открыла на деньги одного не очень уважаемого в городе человека. Бандита, проще говоря. Так что вопрос причастности к непонятным делам того, кто финансировал, отпадает. Бандиты редко бывают замешаны в чем-то, кроме явной уголовщины. Да и открывался бордельчик еще до войны.