Перевертыш
Шрифт:
— Спасибо, — поблагодарил Мишин. — Квартиркой этой, да и всем домом очень надо заняться, вот только кому? Прокурорских пустить полазать? может и найдут здесь что-то интересное? А потом на подписку их же сажать… Ну, да ладно, разберусь как-нибудь. Нам сейчас нужно оперативно с наркотиками определиться, все-таки нашли их в баре, и немало, а потом всеми нашими могучими силами наброситься на мулатку. Она мне тоже какой-то странной показалась, пусть и издали. Да и вообще, интересную компанию мы в борделе застали…
— А что там случилось-то? — поинтересовался Пан. — Аж в окно нашего выбросили…
—
Пан невольно поежился, представив себе, какую судьбу уготовил сам себе злосчастный телохранитель. Конечно, в большинство жутковатых рассказов про «подвалы НКВД», «бесчеловечные пытки» и «ужасные издевательства» он не верил, ведь рассказывали такие истории прерывистым шепотком, оглядываясь по сторонам, люди, обычно, очень и очень далекие от органов, чаще всего даже в милицию-то не попадавшие ни разу, но червячок сомнений все-таки копошился в душе, привычно утверждая, мол, дыма без огня не бывает.
— Ладно, ребятки, потрепались, хватит, — сказал Мишин. — Теперь все едем ко мне, я вас у комбата уже с утра на трое суток отпросил, надо будет — и продлю командировку…
Еще разок оглядев и пощупав странный нарост, капитан начал спускаться в люк.
— Опять отчет писать придется, — с ужасом в глазах сказал Пан.
Успенский, заметив выражение его глаз не выдержал и расхохотался…
*
Только утром Пан ощутил все прелести прикомандирования к батальонному особисту, когда, вместо крика дежурного: «Рота! Подъем», его разбудил легкий стук двери. Это проснувшийся и приодевшийся слегка Успенский отправился умываться в огромную, отделанную мрамором и бронзой, туалетную комнату второго этажа, больше похожую на сказочный дворец из кинофильмов, чем на место, где оправляют естественные надобности.
Не торопясь встать, не спеша заправить постель, пусть это и простая раскладушка, выданная вчера ворчливым завхозом комендатуры под нажимом обаятельной Насти, медленно, будто прогуливаясь, пройти до конца коридора, старательно не обращая внимания на снующих туда-сюда офицеров. Умыться теплой водой, текущей из сверкающего, золотистого крана, пригладить волосы у огромного, в полстены, зеркала. И также не спеша вернуться в свою, пусть и временную, комнатку, покурить у открытого окошка, облокотившись на широкий подоконник, стряхивая пепел вниз, на асфальтированную дорожку, отделяющую бывший губернаторский дворец от парка. После полуночного бдения над бумагами, которое, на удивление, далось гораздо легче, чем первый отчет, после сытного, пусть и давно остывшего ужина в пустой, гулкой и красивой столовой, сооруженной на месте дворцового банкетного зала, такое спокойное пробуждение показалось чудесной сказкой из детства.
— Пошли, позавтракаем, — позвал Пана старший сержант, едва тот успел докурить и подумывал,
— А что потом у нас будет? — поинтересовался Пан, сунув окурок в карман и оправляя форму.
— Потом нас капитан Мишин ждет, — ответил Успенский. — Пошли.
…Вокруг высоких колонн банкетного зала хозяйственник комендатуры расставил многочисленные, разнокалиберные столики, в дальнем углу, где когда-то господствовала стойка бара и буфет с многочисленными дорогими и редкими напитками, расположилась раздача. Туда Успенский и Пан и подошли, в надежде, что отзавтракавшие раньше постоянные обитатели бывшего губернаторского дворца оставили и им что-нибудь, заморить утреннего червячка. И если вчера вечером на раздаче стояли симпатичные девчонки в форме и застиранных белых халатах поверх нее, то сегодня их сменили усатые, в возрасте дядьки, в меру хмурые и, видимо, недовольные доставшимся им нарядом.
Но кормили одинаково, что те, что другие, Пану даже показалось, что дядьки накладывают порции побольше, то ли желая подкормить молодых ребят, то ли просто по неопытности. Сам Пан взял себе пшенку со свининой, какао, масло и хлеб, а Успенский, поколебавшись, выбрал картошку с тушенкой и чай. Вместо масла он взял кусок сыра. Сахар здесь полагалось приносить свой, но вошедший в положение временно прикомандированных дядька с погонами старшины, просвечивающимися через тесный для него халатик, сходил на кухню и принес бойцам по куску сизоватой, колотой сладости. «Только ради того, что штурмовики», — буркнул он, тут же поворачиваясь спиной, что бы не слушать благодарностей.
— Вот какой у нас батальон, — подмигнул довольный Успенский, направляясь к ближайшему, зачем ноги топтать, столику.
— Да уже почувствовал, — отозвался Пан, устраиваясь рядом со старшим товарищем.
— А знаешь, Пан, пока ты дрых без задних ног, мне Настях новость по секрету рассказала, — принимаясь за картошку, сказал Успенский.
— И что ж за новость такая? — насторожился Пан, до сих пор побаивающийся, прочитала ли Настя его первый отчет с интимными подробностями посещения борделя.
— Ту штучку, что мы вчера нашли на чердаке, — Успенский глотнул чай и продолжил, — привезли сюда, так, представляешь, весь народ, что вокруг был, почувствовал странный страх, ну, как мы тогда. Будто бы от этой как раз штучки и исходящий. Причем, рядом с ней — тишина и никаких беспокойств, а стоит отойти шагов на пять — начинается… И пока эту штуку в сейф не запихнули к кому-то из начальства, так народ и шорохался от нее…
— Чудеса в решете, — ответил Пан. — Что-то нам с тобой везет на всякие премудрости.
— Точно, — согласился Успенский. — Только не нам, а тебе, разве не заметил?
— Чего заметил? — удивился Пан.
— Мотоциклиста ты застрелил, в баре тебе официантка записку подбросила, потом мулаточка эта, ну, кто из вас кого выбирал — не знаю, но — опять с тобой приключение. И вот вчера ты на этот ящик набрел, — пояснил Успенский. — А я-то все это время, вроде как при тебе, не больше.
— Ну, да, — пораженный Пан даже забыл про завтрак. — Получается, ты из-за меня во все это втянулся?