Перевертыш
Шрифт:
Успенский только успел было задуматься, вспоминая, о ком это рассказывал старшина, как из закутка, бледный протрезвевший, с выкатившимися глазами, выскочил молоденький солдатик с расстегнутыми штанами.
— Она… это… того… — с трудом приходил он в себя, — померла… что ли…
Пока сидящие за столом воспринимали невнятный лепет очередного неудачливого пользователя дарами платной любви, Пан уже вскочил и шагнул к закутку, успев подумать: «Опять с особистом разбираться придется…»
На топчане, раскинув в стороны ноги и прижав руки к груди лежала неподвижная негритянка, и кожа её в синем свете дежурного фонарика, казалась серой, бугристой и землистой.
— Дураки, остолопы, кретины! — выругался от души Пан, оглядываясь на столпившихся у дверей бойцов во главе с Дедом и Успенским. — Вы что же — каждый ей и водки подносили…
— Ну, а как же, идешь ведь к бабе, как не поднести, — уныло загалдели за спинами командиров солдаты.
— Хватайте её — и на воздух, — распорядился Пан. — Только ничком положите, что б ежели блевать будет, не захлебнулась…
— А куда ж её на воздух? — тупо спросил кто-то из солдат.
— Да в угол, где мотоциклы стояли, — распорядился Дед и пояснил Пану: — Там дырки в стене, для вентиляции специально сделали, что бензиновые пары не накапливались, а мотоциклы сейчас у разведчиков…
— И еще, кто не брезгливый, — посоветовал Пан, освобождая проход к топчану, — суньте её два пальца в рот, проблюется, может, быстрее полегчает…
Концовка праздника была скомкана, один лишь Успенский не расстраивался, пошленько улыбаясь и подмигивая обнаружившему «покойницу» солдатику, мол, не повезло тебе, не успел. Возле стола, уже не присаживаясь, выпили на посошок, а уходя Пан все-таки позволил себе подсказать Деду, чуть отведя его в сторонку, что б не слышали ни подчиненные, ни Успенский:
— Ты кого-нибудь к негре этой приставь, а то протрезвеет, да и пойдет бродить по территории… Нам только с замполитом и комбатом разбираться, откуда она взялась, не хватает…
— Ох, и мудёр ты, Пан, ох, не зря тебя Вещий приметил, — согласился Дед. — Присмотрим, а как на ноги подымется — вон её отседа, раз пить не умеет…
Пан засмеялся, понимая, что теперь уж точно никто и никогда не узнает, что за девица ублажала его командира в эту ночь.
Уже подбираясь к открытому окну казармы, Успенский, протрезвевший и успокоившийся, пробормотал, как бы про себя:
— И опять ты, Пан, к месту пришелся… а так бы — шум, скандал, доктора бы вызвали с перепугу, а с ним и дежурного по батальону…
*
Бывший международный городской аэропорт пребывал в унынии и запустении с первых дней начала войны, а уж когда наши войска подошли к городу, оказался и во все никому не нужным. Сейчас в его просторном зале ожидания, в служебных помещениях и ангарах изредка появлялись только уборщики под конвоем патрульных, да сами патрульные, присматривающие за порядком. Единственным обжитым и действующим местом была бывшая диспетчерская и локационные станции, окружающие взлетное поле, но там хозяйничали офицеры одиннадцатой воздушной армии, помогающие своим коллегам обеспечивать непрерывность полетов в основном штурмовой авиации. Сильнобронированные, «летающие танки» Ильюшина висели в небе практически непрерывно с первых лучей солнца до наступления темноты, но базировались на давно захваченные вражеские военные и собственные
Второй час ожидающий прилета личного специального представителя Генерального комиссара госбезопасности из Москвы капитан Мишин успел за это время облазать все используемые и неиспользуемые помещения аэропорта, поглядеть, как работают военные диспетчера и локаторщики, проклясть секретность и высокое положение гостях, из-за которых ему пришлось столько драгоценного времени потерять впустую. Только-только, минут пятнадцать назад, диспетчера объявили, что «поймали» приближающийся со стороны океана «борт», но, как оказалось, командующий одиннадцатой воздушной уже час назад поднял навстречу истребители сопровождения, а значит, непонятно было, сколько же еще времени капитану предстояло бесцельно прогуливаться по пустому гулкому залу аэропорта.
А вот кому ожидание было вовсе не в тягость, так это двум шоферам, пригнавшим к аэропорту конфискованный специально для встречи начальства автобус и второй «козлик» и спокохонько дремавшим за баранками своих автомобилей. А еще с удовольствием прохлаждались на широкой асфальтированной стоянке перед зданием аэропорта пятеро мотоциклистов из разведки штурмового батальона, вызванные капитаном Мишиным на всякий случай. Навидавшийся и навстречавшийся за годы службы разного начальства, капитан подстраховался, как только мог.
В углу зала шумно, но не спеша, распахнулась дверь какой-то подсобки и оттуда буквально выполз худой сгорбленный человек в застиранном до белизны комбинезоне уборщика аэропорта с пустым, чуток проржавевшим местами ведром и старенькой, облезлой метелкой. Тяжело опираясь на метлу, как на трость, он сделал пару шагов и застыл, в недоумении глядя на капитана Мишина, остановившегося прикурить прямо в центре зала, и караульного начальника объекта, старшего лейтенанта Маслова, который последние полтора часа старался находиться поблизости от Мишина, при этом не попадаясь ему на глаза.
— Карнач, что такое? — возмутился Мишин, заметив уборщика. — Был же приказ — очистить территорию аэропорта от гражданских лиц…
— Сей минут, товарищ капитан, — козырнув, поспешил к уборщику Маслов, — и где это он заховаться ухитрился…
Пока старший лейтенант добежал до уборщика и начал что-то втолковывать ему, безбожно коверкая выученные по разговорнику слова, из служебного коридора выглянула вихрастая голова одного из младших диспетчеров. Парнишка, поискав глазами по залу Мишина, выкрикнул:
— Подлетают!
«Как всегда, все в одно время, — недовольно поморщился Мишин, направляясь через систему турникетов на взлетное поле, — тут тебе и непонятный уборщик вылез, и самолет на подлете…» Впрочем, престарелого уборщика Мишин не опасался, восприняв его просто, как дурную примету.
В пустом безоблачном небе над взлетным полем быстрыми стрелками промелькнули две пары истребителей, и через несколько минут после них появился… как-то самолетом даже было неудобно было называть этого шестимоторного гиганта с пятидесятиметровым размахом крыльев. Продолжившие эскортное кружение истребители рядом с ним смотрелись малоразличимыми точками. Снижающийся пологими, плавными скачками, монстр нацелился на ближайшую к Мишину посадочную полосу, и уже через минуту все пространство вокруг было заполнено оглушительным шумом двигателей…