Переяславская Рада (Том 1)
Шрифт:
– Вот что, Силуян, – известно мне, что кое-кто из старшины задумал договориться с панами Потоцким, Калиновским, с сенаторами. Хотят добыть себе шляхетство, а там пусть хоть волки дерут все на куски. Если и ты так думаешь, то скажи сразу, я тебя неволить не хочу. Уходи тогда от меня и на глаза не показывайся.
Мужиловский вздрогнул от неожиданности.
Хотел сказать что-то, возразить, но гетман оборвал:
– Погоди, не все. Я это дело замыслил не ради своих маетностей и не ради своей воли. Народ меня понял. Потому за мною не шесть и не десять тысяч
Одни мы не устоим, только русский народ и царь московский нам помощь и надежда. В том лишь у нас спасение. И если ты хочешь народу служить, памятуй об этом, брат, – спокойно закончил гетман.
Тихо вокруг. Ни ветерка, ни шороха.
...Такая вот была беседа в июньскую ночь, и, вспомнив ее, Силуян Мужиловский подумал: как много событий пронеслось за это короткое время и как подвинулось вперед дело, ради которого он ездил в Москву!
А тогда в Москве... Боярин Ларион Лопухин сказал открыто:
– Ты, я вижу, человек просвещенный и разумный. Под свою высокую руку царь и бояре вас, братьев наших, возьмут, но сейчас посылать войско нельзя нам. Казна царская оскудела, занять денег не у кого. Народ ваш на панов поднялся. Правда, бьются они супротив польской шляхты, но бояре у нас опасаются, как бы и свои смерды не учинили того же. Бунт, милостивый пан, это зараза. Это хуже морового поветрия... Так что разумей, почему теперь с поляками договор не будем рвать. Но дадим им понять, что благожелательны к братьям нашим. Продержитесь сами еще с год. Король и канцлер нам про хана пишут, про султана, что-де вы с ними в согласии...
– Какое там согласие, это политика, сам разумеешь, боярин. Ведь если не мы с ханом, так они против нас будут с ним...
– Сим актом гетман Хмельницкий выказал свой великий ум, – подтвердил Лопухин. – И ручаюсь тебе, пан полковник, – придем мы к вам на помощь ратно и оружно, и будут все русские люди жить купно в мире и спокойствии.
...Прошло уже немало времени после этого разговора, но Силуян Мужиловский помнил все это отчетливо и ясно. Память у него была такая, что каждая мелочь запечатлевалась надолго, и в нужный час он мог припомнить все. Сегодняшняя беседа с Коссовым и самый приезд в Киев по такому трудному делу должны были всколыхнуть в памяти многое, что, может быть, в другое время и не вспомнилось бы.
Он знал – в Варшаве еще надеются на смуту среди самого казачества. Да и сами попытаются занести на Хмельницкого нож из-за спины. Подошлют кого-нибудь, чтобы отравил или из-за угла выстрелил в затылок. Все еще будет.
В Умани Осип Глух уже собирает тех, кто одним глазом косится на Варшаву, кто верит обещаниям коронного гетмана, кто решил связать свою судьбу с польской шляхтой. И, может быть, теперь – это Мужиловский отлично понимает – самый трудный момент восстания.
Да, восстания! Ведь он и не считал, что восстание прекратилось. Хотя Хмельницкому
Осип Глух и Мартын Пушкарь возлагают теперь большие надежды на волнения среди посполитых. Это они распространяют слухи о том, что гетман продался турецкому султану, что Москва не захочет помочь Украине, что только соглашение с королем принесет успокоение краю.
А может быть?.. От того, что возникло это предательское «может быть», Мужиловский остановился, сел в кресло и неодобрительно покачал головой.
Оглядел себя в зеркале, висевшем на стене. Увидел пытливый взгляд человека в щегольском кафтане, с ровно подстриженными волосами и замкнутым лицом.
Как же возникло это «может быть»? Но ведь возникло. Что же он имел в виду, когда так подумал? Не случайно вспомнилось сегодня предупреждение гетмана там, в Чигирине.
Взволнованный, погасил свечи в гостиной и, держа в вытянутой руке подсвечник с зажженной свечой, пошел в опочивальню.
На пороге лежал казак, подложив кулак под голову. Он храпел, и Мужиловский осторожно перешагнул через него. Уже лежа в широкой, удобной кровати, согревая своим теплом холодные простыни голландского полотна, он сумел отогнать прочь это предательское «может быть?» и сказал себе:
«Никаких сомнений, только так, как гетман, и только с ним!»
Ночью ему приснился гетман.
Тот стоял посреди двора перед своим палацем в Субботове, а Мужиловский сидел в кресле, и по бокам стояли Мартын Пушкарь и Осип Глух, указывали на него пальцами и кричали в один голос:
– И он так думает, и он!
А он хотел возразить, но язык не шевелился, онемел, стал точно деревянный.
Гетман смотрел на него и взглядом спрашивал:
«Что ж, правду говорят? Скажи сам».
Силуян Мужиловский собрал все силы и, словно выталкивая изо рта кусок свинца, закричал:
– Не правда, не правда! Брешут, все брешут!..
Проснулся в холодном поту. Над ним стоял караульный казак.
– Что там? Кто? – спросил испуганно, все еще не понимая, где он и что произошло.
– Изволили кричать, – пояснил казак.
Мужиловскому стало противно за себя. Откинулся на подушки.
– Ступай, братец, спать, почудилось мне что-то.
– А вы перекреститесь, – посоветовал казак уходя.
Сна уже не было. Тревожные мысли до самого утра не оставляли его.
Глава 5
Сразу же после беседы с воеводой князем Хилковым, Мартын Терновый пустился в обратный путь в Чигирин.
Приятная, легкая изморозь падала на землю вместе с вечерним сумраком.
Дышалось свободно. Конь резво ударял оземь кованым копытом.
В ушах Мартына все еще звучали слова воеводы. Самим сердцем запомнил сказанное им. Как далекий туман, развеялось воспоминание о вечере в чигиринской корчме. Пожалел, что не может сейчас увидеть Ивана Неживого.