Перейти грань
Шрифт:
На его теле были костяные крючья, продетые в мышцы, чтобы он мог свободно раскачиваться. Невидимые нити притягивали его к мачте, центральному полюсу, земной оси. Он раскачивался в правом круговороте под разными углами к голубому горизонту, поддерживаемый своими надежными крючьями. Нити стонали, стоило ему лишь слегка отклониться от своего курса. Сам он пел во власти своих крючьев и радовался этому плену, испытывая ликование на крутых поворотах и виражах. Рациональный, алгоритмический танец солнца. Такой была любовь.
«Я разбогатею на земле Японии, – говорил себе
Неожиданно Браун со всей ясностью ощутил, что он здесь один и что ему лучше убраться из этого знакомого дома. Галлюцинации, эту неотъемлемую часть любого одиночного плавания, иногда очень трудно отделить от подлинного проникновения в свою сущность, которое становится возможным только в море. Иногда за это удовольствие приходится дорого расплачиваться.
В следующей бухте он опять обнаружил кости и еще кое-что знакомое. На камнях в кольцах ржавой проволоки среди хаоса вентиляционных колен, клепаных дымовых труб и чугунных котлов валялся древний паровой брашпиль.
После этого он повернул назад. Завидев обугленный дом, остановился на секунду и с беспокойством посмотрел на окно второго этажа. Ему хотелось, чтобы там показался кто-то, но в то же время он страшился увидеть ее. «Это типично для него, – мелькнуло в голове, – бояться того, чего хотел».
Эта мысль заставила его задуматься над тем, что он узнал о себе. Вообще-то он знал о себе такое, о чем не осмеливался размышлять. Неужели каждому приходится что-то скрывать?
Ноша была тяжелой, и каждый день добавлял к ней еще груза. Каждый час приносил свои неприятные открытия. Чем дольше все это тянулось, тем сильнее давила тяжесть уверток и отговорок. Необходимо было жить, а затем оправдывать и уравновешивать воображаемое и действительное. Необходимо было воспринимать жизнь такой, какая она есть, и в то же время как-то приводить ее в соответствие со своими представлениями.
Браун остановился и обернулся на дом. Он сильно устал и был готов заснуть на ходу. «Как было бы спокойно, – подумал он, – если бы можно было положить себя с одной стороны, а все свои мысли оставить на другой». Взглянув на горизонт еще раз, он, к своему огромному облегчению, увидел, что солнце наконец село.
57
Как-то позвонила Джойс Маннинг из офиса Торна и сообщила, что Гарри согласен предстать перед кинокамерой Стрикланда.
– Серьезно? – переспросил Стрикланд. – И что же заставило его принять такое решение?
– Если честно, Рон, то я думаю, что ему всегда была любопытна ваша деятельность. Он сказал Даффи, что лично рассчитается с вами.
– Звучит зловеще, – заметил Стрикланд. Гарри пришел один в студию на Хеллз-Китчен.
– Мне захотелось взглянуть. – Он оглядывал студию, и было ясно, что она не производила на него должного впечатления. Они поговорили о кинофильмах.
– У меня есть друзья в кинобизнесе, – сообщил Торн. – Они много о себе думают, но дело свое делают неплохо.
Стрикланд записывал звук сам. Проверив уровень громкости, он навел
– Вот как? И что же они делают?
Торн добродушно засмеялся.
– Можно сказать, предвосхищают вкусы публики. По всей стране и по всему миру. Думаю, что это совсем даже неплохо.
– Ваши друзья в художественном кино фабриковали общественные вкусы, когда в их руках находились все средства. Теперь они стали просто шулерами.
– Похоже, вы все знаете об этом.
– Это известно всем. Люди в таком бизнесе не знают, что найдет сбыт в следующем сезоне. Это псевдорациональный процесс. Они как шаманы. Если идет дождь, они приписывают его себе. Если нет, то винят в этом других.
– Но мне представляется, что вам не удалось пробиться туда.
– Я занимаюсь другим делом и нахожу для себя иные вещи.
– Правда? – Торн снял очки и пристально посмотрел на Стрикланда с кривой усмешкой, как будто так ему было легче разглядеть его. Стрикланд продолжал снимать. – Наверное, менее тривиальные вещи?
– Наверное.
– Вы, полагаю, считаете голливудские фильмы тривиальными. Что ж, большинство из них таковыми и являются. Документалистика, конечно, более серьезный жанр.
– Мы стараемся.
Казалось, Торну доставляет удовольствие созерцать без очков процесс съемки и самого Стрикланда.
– Мужики в Лос-Анджелесе снимают массу тривиальных лент о тривиальных вещах. Наверное, это плохо. Другие же делают тривиальные фильмы о серьезных вещах. Таких, как война во Вьетнаме. Они опошляют то, что является важным.
– Кто опошляет? – спросил Стрикланд. – Я?
– Как знать, – ответил Торн, – может быть, даже вы. Человек рискует жизнью, а вы выискиваете мелкие многозначительности.
– Мелкие многозначительности, – заметил Стрикланд, – говорят о многом.
Торн снова надел очки и устроился в кресле.
– Некоторые идут и делают дело, – сказал он, – бросая на нон свою жизнь и репутацию. Другие, как видно, считают, что их задача идти по следу. И проверять. С фонариком. Выискивая трещины.
– Или с лопатой, – проговорил Стрикланд, не переставая снимать, – подбирая дерьмо.
Торн добродушно рассмеялся.
– Я хочу сказать, что существует разница между теми, кто делает настоящие дела, и теми, кто выискивает ошибки, засовывая нос во все дырки и вынося свои суждения.
– Неверно, – возразил Стрикланд. – Разве я ничего не делаю? Фильм – это уже что-то.
– Только не ваш фильм, Стрикланд. Ваш фильм – это просто отношение к чему-то.
Размышляя над его словами, Стрикланд отложил в сторону камеру и повернулся к окну, чтобы проверить, достаточно ли освещена комната, ибо день шел к концу. На улице внизу он увидел, как у противоположной обочины затормозил седан Браунов и из него вышла Энн. Она посмотрела на часы и закрыла дверцу на ключ.
– В этом есть своя польза, я полагаю, – продолжал разглагольствовать Торн. – Ибо сформировать отношение – это тоже важно. Вот почему мне посоветовали нанять вас. Теперь я считаю, что мне неправильно посоветовали. Думаю, что это была пустая трата времени.