Перезагрузка
Шрифт:
– Это верно, – кивнул он.
Я рывком поднялась на ноги и протянула ему руку. Солнце входило в зенит, и у нас оставалось мало времени. Пара из закусочной могла и передумать.
– А пока не дошли, постараемся, чтобы ты не голодал. Я уверена, что все обойдется.
Он взял меня за руку и встал с некоторым облегчением на лице. Он поверил.
Я попыталась улыбнуться, будто тоже поверила.
Глава двадцать пятая
Мы прошли по мощеной дороге и свернули на улицу поуже. Дома там были
– Уже близко? – спросила я и указала на внушительные деревья близ городской черты. – Я могу подождать там. Может, схожу проверить охрану на границе трущоб.
– Нет, ты должна пойти со мной! – возразил Каллум, удивленно взглянув на меня.
– По-моему, это плохая мысль. Но я буду рядом.
– Нет, идем вместе! Они захотят с тобой познакомиться.
– Они ничуть не захотят со мной знакомиться.
– Нет, захотят. Ты спасла меня.
– Я пойду, но буду держаться сзади, – вздохнула я. – А то напугаю их до смерти.
– Ничего подобного. Ты вовсе не страшная, пока не нападаешь на людей.
– Напугаю. И ты тоже.
– Ну, я-то уж точно не страшный! И близко нет.
Дальше спорить я не стала и лишь вздохнула; он улыбнулся.
Я искренне надеялась, что он был прав.
Оглянувшись, я посмотрела на верхушки домов побольше, которые высились над деревьями. Видны были только крыши, но сам размер уже выдавал достаток.
– А там что? – спросила я.
– Богачи.
– Я думала, вы тут все богачи.
Каллум весело зыркнул в мою сторону. После еды цвет кожи у него восстановился, и он почти не отличался от себя прежнего.
– Мы живем здесь в основном потому, что недвижимость передается по наследству из поколения в поколение. У моих родителей никогда не было денег. У их родителей – тоже.
– Чем они занимаются? – спросила я. Мне казалось, что богатые люди вообще ничего не делают, но если Каллум трудился в поле, то у родителей наверняка была какая-то работа.
– Мама – учительница, а папа работает на пищевой фабрике. Правда, маму уволили, когда я заболел, так что не знаю, продолжает ли она преподавать.
– Почему?
– Из-за риска инфекции, – объяснил Каллум. – Она подцепила от меня какой-то ослабленный штамм КДХ, а здесь боятся заразить детей.
– Может, ее взяли обратно, когда поправилась.
За каждым домиком виднелись уютные дворики с деревянными изгородями, и, проходя мимо, я заметила растущие там деревья и цветы. Здешняя атмосфера была бодрее во всех отношениях.
Мы свернули за угол, и Каллум вдруг резко остановился, скривившись от горя.
Я проследила за его взглядом и увидела небольшой белый дом с синими ставнями. К передней двери вела мощенная камнем дорожка; маленькие окна, выходившие на улицу, придавали ему странное очарование.
Но перед входом стоял деревянный щит с черной надписью крупными буквами: «Карантин до 24 ноября. Торги – 1 декабря».
Я быстро глянула на Каллума:
– Торги? Это значит, что…
– Они лишились его, – подхватил он убитым голосом.
– Но как?
– Они были по уши в долгах. Потратили все, что накопили, пытаясь меня спасти, и наверняка… – Он сглотнул, и я взяла его за руку.
– У них были друзья?
– Да, но никто бы их не пустил – мало места. И они не взяли бы три лишних рта, когда у всех дела стали хуже некуда.
– Ну и куда же они пошли? – спросила я.
– Не знаю. Скорее всего, туда. – Он посмотрел на восток, в сторону трущоб. – Там КРВЧ селит бездомных. Здесь подобного не потерпят.
Из дома, отстоявшего на квартал, вышел человек. Он хлопнул сетчатой дверью и направился в цветник.
– Нам нельзя торчать на виду, – сказала я.
Каллум продолжал смотреть на трущобы, и меня охватила паника при мысли, что нам придется идти туда. Мне казалось, что у меня будет больше времени.
– Давай-ка зайдем. – Я потянула Каллума за руку. – Пересидим там хотя бы до захода солнца. Никто не сунется в карантинный дом.
– Можно пойти и в трущобы, не откладывая.
– Ночью безопаснее. – Я снова дернула его за руку, и он наконец взглянул на меня. Лицо у него смягчилось. Наверное, заметил мой испуг.
– Ладно, давай.
Мы поднялись по каменным ступеням к маленькой белой двери. Она была заперта, но Каллум распахнул ее мощным пинком.
На первый взгляд дом выглядел больше, чем был на самом деле. Комнаты полупустые, почти без мебели, а вот полы оказались деревянными, блестящими – я никогда таких не видела. В кухне не было стола; в гостиной – лишь старый диван и телевизор. Сложилось впечатление, что здесь побывали воры.
В боковое окно лился солнечный свет, отражавшийся от полов и танцевавший на голых кремовых стенах. Что бы на них ни висело раньше, оно пропало, остались лишь дырочки от гвоздей.
– Наверное, им разрешили взять фотографии, – сказал Каллум, проходя дальше по коридору.
– И мебель?
– Нет, это все, что у нас было.
Я смущенно отвела глаза, хотя имущества у его родителей было намного больше, чем у моих за всю их жизнь.
– Идем, – позвал он.
Ступая по серому ковролину, я последовала за ним в тусклый коридор. Каллум быстро заглянул в первую дверь слева – пустая каморка с несколькими плакатами, на которых изображались герои комиксов. Во вторую дверь он вошел.
Это была его комната. Казалось, ее не трогали со дня его смерти: постель не убрана, по столу разбросаны бумаги и книги; на книжной полке фотографии и электроника неизвестного мне назначения.
Деревянная мебель была старой и обшарпанной, но в комнате царил уют. Стеганое синее одеяло на краю постели выглядело лучше, чем мое тонкое покрывальце в КРВЧ, а солнечные лучи, струившиеся сквозь прозрачные белые занавески, делали комнату просторной и теплой.
– Надо было продать все это или отдать Дэвиду, – молвил Каллум, проведя пальцами по своему, как я решила, школьному ридеру. В трущобах нас часто учили по старым бумажным книгам, но ридеры я тоже видела.