Перо динозавра

Газан Сиссель-Йо

— Да, сразу видно, — загадочно сказала она. — Меня зовут Улла. А тебя?

— Лили Марие Нор, — старательно выговорила Лили. — Можно мне кваквао?

Улла Бодельсен засмеялась и взглянула на Анну.

— Здравствуйте, — с любопытством сказала она.

Анна протянула ей руку. У Уллы Бодельсен были ясные зеленые глаза, короткая модная стрижка, удивительно гладкая кожа, а к стене у нее за спиной был прислонен каяк.

— Вы плаваете на каяке? — ошеломленно спросила Анна.

— Да, — ответила Улла Бодельсен и похлопала по дну из стеклопластика, провожая Анну в гостиную. — Я очень неохотно вышла на пенсию — да, сколько же это прошло уже? — двенадцать лет

назад, мне было шестьдесят два. Я не могу сидеть без дела, это не про меня, — она рассмеялась. — Понимаете, я очень любила свою работу. Но теперь я довольна, теперь я занята даже больше, чем до пенсии, — она снова рассмеялась. — Я пошла и обучилась на инструктора по плаванию и теперь тренирую начинающих три раза в неделю, ну и я страшно увлеклась каяком.

Стены в гостиной были выкрашены в белый цвет, обставлена комната была стильно и просто, на стене висел плакат с джазового фестиваля в Копенгагене в 1996 году. Улла Бодельсен указала на черный диван, и Анна присела на него. Улла напекла булочек, теперь она заварила чай и выставила миску с карамелизированным сахаром.

— Смотри, что я для тебя сделала, — сказала она Лили, снимая пленку с тарелки и протягивая девочке набор из яблочных долек, дыни, очищенных мандаринов, трех жевательных конфет и разных орехов. Пока Лили осматривала угощение, Улла Бодельсен принесла ящик с игрушками, на который Лили с интересом набросилась.

— Угощайтесь, — сказала Улла Бодельсен Анне, кивнув на стол. — Я сейчас кое-что принесу.

Анна разрезала булочку и налила молока в чай. Интересно, Сесилье тоже станет такой в старости? Такой, как Магги? Такой, как Улла Бодельсен? Полной энергии и жизненных сил, несмотря на то что время истекает? Анне сложно было это представить.

Улла вернулась с белым конвертом в руках и положила его на журнальный столик. Они пили чай и говорили о коммунах в Брендерупе, которые сейчас или снесли, или перестроили до неузнаваемости. Они обнаружили какую-то школьную учительницу Анны, которая, как оказалось, вышла замуж за племянника Уллы Бодельсен. Вдруг она сказала, глядя на Анну:

— Этот конверт для вас. Я не совсем уловила, в чем дело, и… — она поколебалась, — вы не должны мне ничего объяснять, если не хотите. Я все пойму, — она помолчала и нерешительно продолжила: — Я не помню, чтобы когда-то раньше вас видела. Но вчера, после нашего разговора, я просмотрела свои ящики, — она указала на обеденный стол в гостиной, на котором стояли четыре картонных ящика с металлическими краями. — Я все прокручивала в голове наш разговор и на дне третьего ящика нашла фотографию. Их там сотни, если не тысячи. Фотографии детей и их родителей, снятые за все годы моей работы патронажной сестрой. Так вот, среди них оказалась фотография того отца, которого я помнила, и ребенка — Йенса и… Сары. Я подозревала, что эта фотография существует, и вот нашла, — сказала Улла Бодельсен, глядя в сторону. — Та патронажная сестра, которая вела семью сразу после рождения, переехала в Гренландию, потому что ее муж получил там работу, так что семья перешла ко мне, когда Саре было около семи месяцев. У матери что-то случилось со спиной во время родов, и с тех пор ее мучили ужасные боли. Ее несколько раз оперировали, она подолгу лежала в больнице, и когда я навещала ребенка, отец всегда был с дочерью один.

— Существует какая-то папка с записями? Вы же записывали тогда что-то о… Саре?

— Да, я именно об этом и подумала вчера вечером. Я вспомнила вдруг, что журнал исчез, — без выражения сказала Улла Бодельсен. — Я начала работать с этой семьей, как раз когда нас передали в ведение

медицинского училища в Оденсе, и в результате этого царил ужасный беспорядок. Перед первым моим визитом в эту семью я пыталась найти журнал, но он как сквозь землю провалился. Я рассказала об этом коллеге, и она уверила меня, что моя предшественница наверняка оставила его в семье, предупредив, чтобы журнал передали новой патронажной сестре. Но когда я спросила про журнал, отец сказал, что ему никто ничего не давал, так это и заглохло. Сара хорошо развивалась и набирала вес, ничего больше меня и не интересовало. Во время моего, как я считала тогда — предпоследнего, визита, когда девочке было около девяти месяцев, Йенс, ликуя, рассказал мне хорошую новость. Его жену только что снова прооперировали в какой-то частной клинике, кажется в Англии, что ли, и на этот раз все прошло удачно. В тот день он и дал мне фотографию, — Улла Бодельсен кивнула на конверт. — Я ушла растроганная. И с радостью предвкушала, как снова проведаю эту семью через три месяца и наконец встречусь с мамой Сары. Я надеялась, что все у них сложится хорошо. Но больше я их не видела. Йенс позвонил и попросил больше не приходить.

— И вам так никогда не объяснили почему?

— Нет, — ответила Улла. — Жизнь продолжалась. Новые дети, новые судьбы.

— А та первая патронажная сестра… как ее звали? — спросила Анна.

— Грете Нюгор. Она умерла. Там, в Гренландии. Я видела сообщение о ее смерти в газете «Стифтен» три года назад.

Анна покосилась на конверт.

— Откройте конверт, Анна, — мягко сказала Улла Бодельсен.

Анна дрожащей рукой потянулась за ним. Сейчас мне конец, подумала она, открывая конверт и осторожно вытягивая фотографию. Снимок лежал изображением вниз.

«Йенс и Сара Белла Нор, сентябрь, 1978 год», было написано на обороте. Анна уставилась на надпись. Потом перевернула фотографию. Краски немного потускнели, но только самую малость. На фоне стены с тканевыми обоями и части выкрашенного в коричневый цвет окна сидели двое. Очень молодой Йенс с бородой и густейшей шевелюрой. Он смотрел в камеру, губы криво улыбались, но взгляд был темный и скорбный. На коленях он держал маленькую девочку в сарафане и подгузнике. Она была точной копией Лили. По щекам Анны покатились слезы.

— Нет никакого сомнения, — осторожно сказала Улла Бодельсен. — Они похожи друг на друга как две капли воды, — она проникновенно посмотрела на Анну. — И клянусь своей профессией — эту девочку на фотографии, — она указала пальцем, — звали Сарой. Может быть, это вы, но в таком случае вас когда-то звали Сарой. Иначе я никогда не написала бы это на обороте фотографии. Я всегда была очень аккуратна в таких вещах.

Улла Бодельсен поднялась со своего места и села рядом с Анной. Лили была полностью поглощена игрой под обеденным столом, где она выставила медвежат и кукол в длинный ряд. Анна хотела подняться, но вместо этого прижалась к Улле Бодельсен, и та обняла ее своими сильными старыми руками.

Ей не хотелось уходить, но Лили начала тереть глаза, и Анна решила прощаться. Она положила конверт с фотографией в сумку, надела на Лили комбинезон и обняла Уллу Бодельсен. Слов между ними было сказано мало. Анна сказала «спасибо», и старушка ответила «берегите себя». Лили захотела, чтобы ее несли на руках, и пока они дошли до поезда, Лили уснула, а Анна взмокла. Она уложила Лили на двух сиденьях, расстегнула «молнию» на ее комбинезоне и купила большую чашку чая с молоком. Внезапно для самой себя, не успев обдумать это до конца, она набрала телефон Йенса.