Перо динозавра

Газан Сиссель-Йо

— Ничего, если я спрошу, почему у вас были такие напряженные отношения? — сказал Сёрен.

Янна Тройборг посмотрела на него долгим-предолгим взглядом.

— Я вышла замуж за все это, — сказала она, обводя руками элегантную гостиную. — Йорген, царствие ему небесное, не был отцом моих детей. Их отец умер, когда они были еще маленькими. Дочери еще года не было, Йоханнесу было около четырех. С экономической точки зрения мы стали обеспечены до конца жизни, — сказала она, не выглядя при этом хоть сколько-то веселой. — Дети никогда не ценили своего счастья, — продолжила она. — Дочь, конечно, ни в чем нельзя упрекнуть, но Йоханнес… Йоханнес всегда казался… — она искала подходящее слово, — незаинтересованным. Почти демонстративно. Йорген был строгим отчимом, но в то же время он дал Йоханнесу возможность жить очень привилегированной жизнью. Йоханнес же этой

возможностью пользоваться не собирался, ему это было не нужно. Йоханнес вполне мог бы вести себя более… — она нахмурилась и предпочла не заканчивать фразу, а сменить тему. — К деньгам прилагается ответственность, — уверенно сказала она. — И все строилось в расчете на то, что Йоханнес будет работать в фирме моего мужа. Йорген научил Йоханнеса всему, что касается устройства фирмы. Всему.И вдруг оказалось, что Йоханнес этого не хочет, — она мрачно посмотрела на Сёрена. — Он был четко настроен получить университетское образование, как его биологический отец. Йоргену было очень сложно с этим смириться. Между ними начались ужасные конфликты. Они ссорились так, что стекла дрожали, но Йоханнес стоял на своем. На пике их несогласий Йоханнес стал сознательно провоцировать Йоргена. Однажды вечером он явился в юбке и с накрашенными глазами. Был канун Мартынова дня, и я не знаю, что Йоханнес себе думал. Я и прежде замечала, что он любит выглядеть вызывающе. Эти черные сапоги в коридоре, которые я задвигала подальше под пальто, и его волосы, конечно. Он красился в рыжий цвет. Были еще кое-какие мелкие детали: остатки какого-то сумасшедшего макияжа. Дырки в ушах, которые у него долго хватало такта не увешивать цацками, когда он к нам приезжал. Я считала это негласным договором. Йоханнес знал, как сильно взбесился бы его отчим. Йоргену не нравилось, когда люди выделялись из толпы, — Янна Тройборг покачала головой. — И вдруг он появляется в кожаной юбке и с накрашенными глазами. Я подумала сперва, что он пьян, но нет, он не пил. Я помню, что у него дрожали руки, но взгляд был провоцирующий, как будто он решился и ступил на тропу войны. В тот вечер я поняла, что добром это не кончится, — Янна Тройборг посмотрела на Сёрена взглядом, полным неуверенности и сомнения, которые она приписывала своему сыну.

— Йорген всегда разговаривал с Йоханнесом у себя в кабинете. В тот вечер я целую вечность просидела на кухне — ждала, пока они закончат. Я разгадывала кроссворд. Ужин остывал, — она смущенно улыбнулась. — Вдруг я увидела, что дверь в кабинет снова открыта. Йорген сидел за письменным столом и листал охотничий журнал. Я спросила, где Йоханнес, и он ответил, что тот ушел и больше не вернется.

— И он не вернулся?

— Нет, — ответила Янна, — он не возвращался, пока Йорген был жив. Я звонила много раз, я по нему скучала. Он хотел, чтобы я развелась. Он говорил, что иначе не будет приходить ко мне в гости. Но я, конечно, не собиралась разводиться. Я любила Йоргена. Тогда он стал говорить мне гадости, — она замолчала, колеблясь.

— Например? — спросил Сёрен.

— Ну, например, что я живая пленница. Что Йорген тиран, что я ношу невидимые кандалы. Он сказал, что если я так представляю себе любовь — значит, я просто слепая, — она посмотрела в пол. — После смерти Йоргена Йоханнес не получил ничего — если не считать одного из охотничьих трофеев, висевших в коридоре. Он и до сих пор там висит, потому что Йоханнес отказался его забирать. Он пришел в ярость — но на что он рассчитывал? Мы почти год ничего о нем не слышали, даже когда Йорген лежал в больнице и умирал. Когда Йоханнес узнал, что Йорген ничего ему не оставил, он пришел в ярость.

Она посмотрела на Сёрена искренне, потом ее взгляд изменился.

— Я бы хотела, чтобы Йоханнес всегда оставался маленьким. Он был таким прекрасным мальчиком. Мягким и предприимчивым. Очень послушным, с ним никогда не было никаких проблем. Оба моих ребенка были такими в детстве. Но вот когда они выросли… Не знаю. Что-то мы, должно быть, сделали неправильно. И теперь слишком поздно, — она выпрямилась.

— Почему сестру Йоханнеса ни в чем нельзя упрекнуть? — спросил Сёрен.

— Она психически больна, — ответила Янна. — Это началось в переходном возрасте. Сначала она жила дома, много лет, но в конце концов нагрузка стала слишком большой, и она переехала в специальное учреждение.

— Йоханнес был гомосексуалистом? — внезапно спросил Сёрен.

— Его сестра говорила, что нет, — легко ответила Янна. — Хотя я, конечно, именно это подозревала, глядя на кожаную

юбку и косметику. И потом, он никогда не знакомил меня с девушками. Но что я знаю о геях? Мне не нравятся геи, и да, какое-то время я считала, что он гей. Но дочь сказала, что он просто член какого-то клуба, в котором мужчины носят юбки и корсажи. Что он совершенно точно не гей. Она это знала, потому что была знакома с его девушкой. С женщиной, вернее, которая была старше его.

— Мне придется поговорить с вашей дочерью, — сказал Сёрен.

— Это невозможно, — ответила Янна Тройборг.

Сёрен пожалел о своей стратегии.

— Мне необходимо поговорить с кем-то, кто знал Йоханнеса, — вежливо объяснил он. — С другом, бывшей девушкой или сестрой, — он умоляюще посмотрел на Янну. — Пока что у меня нет ни одной зацепки.

Янна Тройборг уперла в него долгий взгляд, потом взяла у него альбом и пролистала две страницы. Сёрен видел эту фотографию, когда просматривал альбом, но не остановил тогда на ней взгляд. На фотографии была полная женщина лет сорока, с густыми кудрявыми волосами, прижатыми банданой. Она смеялась, буквально разбрасывая искры смеха вокруг. Сёрен быстро пробежал глазами текст. Двухлетней давности статья о магазине подержанной мебели на Нордре Фрихавнсгаде. Женщину звали Сюзанне Винтер, она была психотерапевтом по образованию, а теперь, как следовало из текста, стала страстным охотником за мебелью. Все выходные она рыскала по блошиным рынкам в Копенгагене и окрестностях в поисках новых находок. Вместе со своим другом Йоханнесом. Имя было выделено маркером.

— Эту вырезку мне дала дочь. Она сказала, что Йоханнес встречается с этой женщиной. Просила, чтобы я передала вырезку отцу, Йоргену, чтобы Йорген не думал, что Йоханнес… не той ориентации.

Сёрен записал в блокноте имя Сюзанне Винтер и поставил рядом дату. Йоханнес встречался с женщиной, которую звали Сюзанне Винтер. Может быть, было бы преувеличением называть это прорывом, сухо подумал он. Но все-таки это что-то.

— Это хорошее предложение, — сказал Сёрен. — Но сначала мне все-таки очень хотелось бы поговорить с сестрой Йоханнеса. Я исхожу из того, что ее фамилия тоже Тройборг? Где она живет?

— На небе, — тихо сказала Янна Тройборг. — Она покончила с собой прошлым летом. Она была шизофреничкой, ей часто приходилось ложиться в психиатрическую клинику. В конце концов она сдалась.

Сёрена ошеломило известие, что женщина напротив него потеряла обоих детей. Вскоре у него закончились вопросы, и он поднялся, чтобы уходить. Янна Тройборг провела его через свой шикарный дом, и он обещал звонить, как только будут какие-то новости.

Возвращаясь на машине обратно в город, Сёрен почувствовал, что кисло пахнет потом.

По идее, Сёрен должен был сначала заехать в Беллахой за Хенриком, и в любой другой день он так бы и поступил. Но тут он оказался в районе Эстербро, на одном из перекрестков на улице Ягтвай, очень далеко от полицейского участка, очень близко к Нордре Фрихавнсгаде и до сих пор страшно злой на Хенрика. Он припарковал машину на Странд-бульваре и пошел по Нордре Фрихавнсгаде, где быстро нашел магазин Сюзанне Винтер, который назывался «Яблоко». Первое, что он увидел, когда вошел, была дюжина пластиковых мисок в форме яблок, выставленных на низком столе палисандрового дерева, который мог бы стоять в доме его детства на Снерлевай. Негромко играла музыка, пахло яблоками и корицей.

— Минутку подождите, я сейчас, — раздался голос из соседней комнаты. Сёрен уселся в старое кресло, которое кто-то подновил, нашив на прохудившиеся подлокотники красные заплатки в форме яблок. Он подумал о Вибе. О ее открытом лице, о взгляде, в котором со времен первой дискотеки в гимназии всегда светилось доверие к нему. Он подумал о Майе. Тот последний раз, когда он видел ее, ничуть не поблек в его памяти. Ее особый запах, сладкий и манящий, и ножка, такая крохотная в комбинезоне — и казавшаяся еще меньше в его руке. Его тяготила ложь. Кнуд просил его жить правильно, без лжи, без умолчания. Он говорил, что период полураспада лжи длится дольше жизни человека. Но Сёрен самонадеянно верил, что еголожь сразу распадется и исчезнет. И как только это произойдет, жизнь его потечет дальше в обычном диапазоне проблем, без трагедий, потерь, без боли. Тихая и прекрасная жизнь, без драм, без утрат, как при Вибе. Вместо этого он, наоборот, влюбился в Анну. Это опасно и непрофессионально. Анна не просто испытывает на прочность веревки, которые привязывали его к жизни, — она плющит их кувалдой.