Перо динозавра

Газан Сиссель-Йо

— Мы с Йоханнесом нравились друг другу, но вопрос о детях оказался тем фундаментальным вопросом, в котором у нас были диаметрально противоположные взгляды. Наш разрыв был окончательным и бесповоротным. Почти сразу после того, как я встретила Ульфа, я забеременела, и мы перестали принимать активное участие в жизни фетиш-тусовки.

— Почему? — спросил Сёрен.

— Потому что мы были влюблены друг в друга, ждали ребенка и были самодостаточны, — улыбнулась Сюзанне. Сёрен рассматривал ее лицо. У нее был открытый уверенный взгляд.

— Вы назвали Йоханнеса мягким, — сказал Сёрен, роясь в своих якобы записках, хотя ничего не записывал. — Сегодня я разговаривал с его матерью, и она описывает сына немного иначе. По ее словам, он был неблагодарным провокатором.

У Сюзанне потемнели глаза.

— Не слушайте мать Йоханнеса, — резко сказала она. — Она уничтожила

собственную дочь и приложила все усилия к тому, чтобы сделать то же самое с Йоханнесом.

Сёрен удивленно поднял на нее глаза.

— Когда я разговаривал сегодня с Янной Тройборг, она казалось очень подавленной смертью сына, — возразил он в надежде, что она клюнет на это возражение как на наживку.

— Я гроша ломаного за это не дам, — резко ответила Сюзанне. — Ну да, не исключено, что она переживает: что же она теперь скажет подругам, с которыми играет в клубе в бридж? В этом кругу модно иметь успешных детей. Директор того, начальник сего. Так что ей, несчастной, наверняка неприятно, что теперь придется объяснять, почему это у нее вообще никаких детей не осталось. Сестра Йоханнеса покончила с собой, но об этом вы конечно знаете, — добавила она, заметив, что Сёрен никак не отреагировал. Сёрен медленно кивнул.

— Но ведь Йоханнес не ладил в основном с отчимом, Йоргеном… — Сёрен продолжал листать свои заметки.

— Кампе, — подсказала Сюзанне. — Тот самый, «Мебельный магазин Кампе» в Люнгбю. Ну да, конечно, отношения не складывались у него с отчимом, но мне кажется, Янну очень устраивало, что у нее муж-тиран. Из этого следовало, что ей не нужно ни за что отвечать — и она этого никогда и не делала. Она играла роль беззащитной хрупкой женщины, которая ничего не может поделать с тем, что вышла замуж за властного тирана, который, как я считаю, совершал насилие над своими приемными детьми. Я не о сексуальном насилии говорю, — поспешила добавить она, когда Сёрен поднял бровь. — В переносном смысле. Сестре Йоханнеса удалось ослабить давление на себя, она спряталась в своей болезни и стала точно такой же пассивной страдалицей, как ее мать, так что Йоханнесу пришлось принять удар на себя. Ему было четыре года, когда в их жизни появился Йорген, а сестра была младенцем. И отчим истязал их с утра до вечера. Опять же в переносном смысле, — повторила она. — Элитное то, элитное се. Мальчик должен был скакать на арабских скакунах, играть в гольф, учиться ходить под парусом, плавать с аквалангом, стоять с прямой спиной, да что говорить, — Йоргена не устраивало даже его телосложение. Настоящий мужик не весит шестьдесят пять килограммов, правда? И ростом настоящий мужик не метр семьдесят, а выше, и руки пианиста настоящему мужику тоже ни к чему. По крайней мере, с точки зрения Йоргена уж точно, — она вдруг резко замолчала, изучая собственные руки. Они были больше, с толстыми пальцами, зато внешняя сторона ладоней была веснушчатой и мягкой, а ногти блестели. Сёрен разглядывал эту красивую женщину, заключенную в слишком толстое тело.

— Всю юность мне всегда казалось, что я должна стать не такой, какая есть, — внезапно сказала она, смущенно глядя на Сёрена. — Лет в двадцать стало особенно тяжело. Тогда я была уверена, что счастье — это когда у тебя торчат ребра, и стоит мне похудеть, как я наверняка немедленно начну встречаться с прекрасным мужчиной с темной щетиной, отменным здоровьем, без вредных привычек, зато с машиной. Стоит мне только похудеть. К тридцати годам у меня совершенно не осталось сил, так что я почти два года просто пролежала, переживая по поводу своих… — она лукаво посмотрела на Сёрена, — форм. А потом все изменилось. Я пошла к психотерапевту, я отправилась путешествовать, позже сама выучилась на терапевта. Проработала почти пять лет, потом вдруг ужасно устала от всего этого бесконечного ковыряния в переживаниях и купила «Яблоко». Я знаю, это кажется абсурдным на первый взгляд, но я вдруг четко поняла, что непременно хочу заниматься чем-то, связанным с яблоками и мебелью. Это было весело, — вдруг сказала она с радостью. — Выстроить магазинчик с самого начала. Мне было тридцать восемь, и моя жизнь стала вдруг очень веселой. Одна из моих клиенток, Стелла, спросила, не хочу ли я сходить с ней в «Красную маску». Я была наслышана об их вечеринках, понятное дело, я ведь ходила на фетиш-тусовки много лет, а многие фетишисты одновременно еще и готы, но мне они никогда не были близки. Я ходила на фетиш-мероприятия исключительно ради сексуальной составляющей и, честно говоря, не видела особого смысла в готической культуре. Но Стелла позвала, и я согласилась. Стелла — один из организаторов мероприятий в обеих тусовках, и она часто заходила ко мне в магазин, — пояснила она, глядя на Сёрена. — Готическая тусовка стала для меня поворотным пунктом. Здесь человек априори признан, уважаем и любим, и к тебе относятся так всегда, если ты ведешь себя соответствующим образом. Для готов очень важны открытость

и толерантность по отношению ко всему, что не подпадает под общепринятые нормы. Я чувствовала себя там как рыба в воде. На третьем мероприятии я познакомилась с Йоханнесом. И знаете что? — Сёрен покачал головой. — Это было как встретить саму себя — только в мужском обличье и на десять лет моложе. Поначалу мне все это не очень нравилось. Его недостаточное уважение к себе так сильно напоминало мне обо всем, что я тщательно пыталась в себе искоренить…

Сёрен внимательно посмотрел на нее.

— Но потом до меня дошло, какой он на самом деле глубокий человек. Конечно, на него не могли не повлиять унижения, которым он подвергался в детстве, и в некоторых вопросах его самооценка была дырявой, как решето, — она на мгновение задумчиво уставилась в никуда. — Но самым интересным в Йоханнесе было стремление сломать шаблон, так что во всех остальных отношениях он был сильным и целеустремленным. Он решил не идти по жизни как побитая собака, хотя все детство его третировали и шпыняли. Вот за эту решимость я в него и влюбилась. Он прекрасно умел давать отпор за пределами постели, но признавал, что в сексе доминировала я. Это были очень гармоничные отношения. Мы встречались шесть месяцев и общались душа в душу, — продолжила она. — А потом мы заговорили о детях. Я была совершенно шокирована, когда поняла, что он не хочет детей, сама я всегда о них мечтала. Мы оба были ужасно расстроены, но разрыва было не избежать, — Сюзанне замолчала.

— Вы знаете что-нибудь о том, что в то время происходило у него в семье? — внезапно спросил Хенрик. Сёрен и Сюзанне синхронно повернули головы в его сторону, как будто одновременно осознали его присутствие в комнате.

— В семье у Йоханнеса?

— Да.

— Мы, кажется, были знакомы всего пять недель, когда Йоханнес разорвал отношения с Йоргеном, а тем самым и с Янной. Позже Йоханнес несколько раз пытался возобновить отношения с матерью, но Йорген пресекал эти попытки, и Йоханнес, конечно, ужасно расстраивался. У него никогда не хватало сил остановить напор Йоргена Кампе, поэтому, когда он вырос, его стратегией выживания стало освободиться из-под влияния Йоргена полностью. Мы много говорили о том, что ему со всем этим делать. Когда Йорген умер, Йоханнес надеялся, что теперь все изменится. Вскоре после похорон он поехал проведать мать и узнал, что Йорген вычеркнул его из завещания. На это Йоханнесу по большому счету было наплевать — но Янна заявила, что он приехал единственно за тем, чтобы получить наследство, и это совершенно выбило у него почву из-под ног. В тот вечер он навсегда закрыл за собой дверь родительского дома. Йоханнес рассказал мне все это, когда вернулся… — она неуверенно взглянула на Сёрена. — Сама я так и не успела с ними встретиться, но…

— И все-таки вы, похоже, очень категоричны в своих заключениях, — возразил Хенрик. Сёрен раздраженно пошевелил ногами под столом.

— Я доверяла Йоханнесу. Он заслуживал доверия. В каком-то смысле он был искалечен воспитанием, — она скорчила гримасу, — но он был очень хорошим человеком. Очень старался в отношениях с людьми, и никогда не стал бы выдумывать таких историй про свою семью. Никто не стал бы оговаривать так своих родителей, тем более Йоханнес. Он был для этого слишком… умный, — она высокомерно посмотрела на Хенрика и снова повернулась к Сёрену.

— Я все-таки хотел бы услышать ответ на свой вопрос, — упрямо сказал Хенрик. Сюзанне посмотрела на него так, как будто считала неприличным его вмешательство в разговор, и Сёрен не мог не позлорадствовать.

— Что, если вы ошибаетесь? Что, если Янна и Йорген Кампе на самом деле были приятными людьми с самыми лучшими намерениями, а Йоханнес пустил вас по ложному следу?

— Нет, это невозможно, — уверенно ответила Сюзанне. — Человек всегда чувствует такие вещи. Вы же понимаете, о чем я говорю, — она снова смотрела на Сёрена, как будто Хенрик ее не интересовал. — Человек прекрасно знает, когда имеет дело с игрой на публику. Да, бывает так, что порой мы решаем игнорировать очевидные сигналы, но в глубине души мы все равно все знаем. Я в это верю, — она вздохнула и продолжила: — Да, у Йоханнеса было много проблем, но он сам сделал из себя человека, отлично функционирующего в жизни, хотя и очень нежного. Человека, который разделался со своим прошлым и с оптимизмом смотрит в будущее.

— Он был бисексуал? — с напором спросил Хенрик. Сюзанне продолжала какое-то время смотреть Сёрену в глаза, потом медленно повернула голову к Хенрику.

— Нет, — ответила она.

— Вы уверенны?

— Абсолютно. Мы строили наши отношения на полной открытости. No code, no core, no truth. Это относилось и к нашей сексуальной жизни. Все было разрешено, у нас не было табу, и нет, у Йоханнеса не было никаких бисексуальных склонностей.

— Да он же в платьях ходил, — зло возразил Хенрик, указывая на папки с материалами дела, которые лежали перед ним на столе. — Я видел много его фотографий в платьях.