Перо динозавра
Шрифт:
— Ух ты, как красиво, — искренне сказала Анна. — Это ты нарисовала?
Лили льнула к ней каждой клеточкой своего маленького тела.
— Я! Я совсем сама с тетей Кара.
Анна съела остатки ужина Карен и Лили. В голове у нее вихрем кружились разрозненные кусочки пазла: на улице промозглая осень, в Зале позвоночных прячется Тюбьерг, в земле лежит Хелланд, а где-то наверняка развалился в кресле, забросив ноги на журнальный столик, главный зануда датской полиции с полным животом нажаренных ему женой котлет. Черт бы их всех побрал! Томатный суп был очень вкусным, потом Анна пошла укладывать Лили спать, они лежали рядышком в темноте, и Анна рассказывала
Карен читала, устроившись на диване, и подняла глаза, когда Анна рухнула рядом. «Ну что?» — спрашивал ее взгляд.
— У Сесилье была сильная послеродовая депрессия после моего рождения. Первые месяцы она оставалась дома. Но потом выяснилось, что я слишком много потеряла в весе — она не хотела меня кормить. Тогда ее все же забрали в больницу, и Йенс стал одиноким отцом. Он назвал меня Сарой. Когда мне было девять месяцев, Сесилье вернулась домой. Она выздоровела — ну, по крайней мере, достаточно для того, чтобы вернуться. Ей не нравилось имя Сара. Так что меня переименовали. Как файл, — Анна замолчала. Карен сидела с открытым ртом. — Слушай, а ты что-нибудь об этом знала? От мамы? — Анна вопросительно посмотрела на Карен.
Свет в глазах Карен изменил направление, потом она взяла в ладони лицо Анны и легко притянула его к себе.
— Анна, — ласково сказала она. — Я тебе клянусь, я ничего об этом не знала. Ровным счетом ничего. Я не знаю, как насчет моей мамы, но я ничего об этом не знала. Господи, зачем же они держали это в тайне?
Анна высвободилась из мягких рук Карен.
— Чтобы оградить Сесилье, — без выражения сказала она. — В нашей семье всегда было очень важно заботиться о Сесилье и защищать ее.
Они долго сидели молча.
— Это так глупо, — сказала наконец Карен.
Они пили вино. Анна запрокинула голову на спинку дивана и закрыла глаза.
— Трольс, — сказала вдруг Карен. — Ты ведь не передумала?
— Мы же договорились. Я всегда держу слово, — улыбнулась Анна, сидя в той же позе. Потом открыла глаза. — Он, кстати, серьезно решил воскреснуть из мертвых, — сказала она сухо. — Он заходил к Йенсу в среду. Так что, если я позвоню сейчас Сесилье, наверняка выяснится, что он сидит у нее и ест грушевый десерт «Belle H'el`ene», закутав ноги в плед, — она издала звук, который должен был бы быть смехом.
— Я думаю, что он боится, Анна.
— Чего боится?
— Тебя.
— Почему?
— Потому что у тебя зубы дракона и два хвоста, покрытых острой как нож чешуей.
Анна посмотрела на нее с раздражением и собиралась было оправдываться, но Карен продолжила:
— …так что если человек сам по себе хомяк, то ты его несколько подавляешь собой.
— Ты уже второй раз это говоришь. Тыправда думаешь, что я всех подавляю? — тихо спросила Анна.
— Нет. Я думаю, что чувствую рядом с тобой большую свободу, потому что твоя властная натура и моя властная натура нейтрализуют друг друга, так что, когда мы вместе, мне не нужно все время думать о том, какое впечатление я произвожу на людей, и я могу просто расслабиться. Поэтому я и не понимаю, почему мы с тобой не виделись десять лет.
— Ты так на меня разозлилась в ту ночь.
— Ну да, разозлилась, и что? Ты не выносишь вообще никакого сопротивления?
Анна пожала плечами.
— В ту ночь, кстати, — сказала Карен, — мы были под кайфом. И Трольс ведь тогда вышел из шкафа — сам открылся нам, что
— Вамв голову пришла эта сумасшедшая идея, — поправила Анна.
— Ну, как бы там ни было, — Карен поджала под себя ноги. — Мы с ним просто начали целоваться, пока ты была в туалете. Вообще говоря, я была в него влюблена, он был такой красивый, — сказала она восторженно, — и я совершенно не могла смириться с тем, что он гей. Мне было девятнадцать лет, и я считала, что наверняка смогу заставить его одуматься, — она засмеялась. — Ну вот. Мы вдруг начали целоваться, и я, помню, подумала, что он нас за дурочек держит. У него была эрекция. Геи же должны считать, что девушки какие-то мерзкие, и тут у него такая эрекция! И все шло хорошо, пока ты не врезала Трольсу ногой, как заправская каратистка, так что он грохнулся на пол. А ты совершенно рассвирепела. Вопила, кричала, нападала на него. Ты его избивала, а Трольс стоял посреди комнаты со своим бедным поникшим мальчиком-пальчиком, — Карен не могла удержаться от смеха.
Анна не улыбнулась.
— Это совсем не смешно, — сказала она.
Карен заморгала.
— Для человека, который всегда готов броситься наперерез танку, ты что-то очень нежная, — удивленно сказала она.
— В ту ночь… Что я ему наговорила? — спросила Анна.
— Ты что, не помнишь?
— Смутно. Я помню только, что очень разозлилась. Что рот раскрылся сам собой, что мне кровь ударила в голову.
— Ты его унижала, — без выражения сказала Карен. — Ты говорила…
— Нет-нет, я не хочу этого слышать, — перебила Анна, выставив вперед руку, и отвернулась.
— Ну, теперь это все равно никакого значения не имеет, — примирительно сказала Карен.
— Я была под кокаином.
— Тогда я этого не понимала, но теперь он рассказал мне, что ушел, потому что боялся сорваться и съездить тебе кулаком в лицо. Избить тебя точно так же, как он избивал отца, — Карен бросила на Анну короткий взгляд. — Мы прекрасно знали, как обстояли дела дома у Трольса. Отец ему покоя не давал. Но мы не знали, что, когда Трольс стал подростком, насилие перешло в физическое. Отец дразнил и унижал его до тех пор, пока Трольс не срывался и не лез в драку. И тогда отец бил в ответ. Они дрались до последнего часа отца, об этом тоже Трольс сейчас рассказал. Отец умирал, лежал в онкологическом отделении в больнице в Оденсе, тощий, как скелет, весь в шлангах. В последнюю свою встречу они снова подрались. Отец начал говорить ему гадости, оскорблял его так, что Трольс ударил, и отец ударил в ответ. Мы смеялись, когда он это рассказывал, потому что это звучит как гротеск. В последний раз, когда Трольс видел своего отца живым, тому удалось выломать ящик из ночного столика и запустить им Трольсу в голову. Так что прямо от отцовского смертного одра Трольсу пришлось идти в травмпункт, — она усмехнулась. — И ровно то же самое произошло той ночью. Ты его унизила. И так болезненно для него, что он не мог терпеть.
— Хватит, Карен, — сказала Анна, поднимаясь и отходя к окну. — И что теперь? — прошептала она. — Теперь он хочет снова со мной дружить? Потому что прошло десять лет? Потому что ему больше не хочется меня убить?
— Мы все изменились, Анна.
Анна вышла в туалет, а когда вернулась в комнату, Карен поставила какой-то старый датской диск и подпевала ему, стоя у окна.
— Эта Биргит, кстати, тебя нашла? — спросила она на середине куплета.