Пером и шпагой (др. изд.)

Пикуль Валентин Саввич

Эстергази хотел что-то сказать, но Воронцов не дал ему рта раскрыть, твердо договорив до конца:

– Европа должна знать: отныне Пруссия Восточная есть лишь российская губерния, и мы, никого не грабя, воссоединяем с Россией лишь те земли, что в древности германцами похищены от наших предков – поморян и пруссов… Забрание Пруссии есть историческое реванширование за все насилия, кои учинены были тевтонами и крестоносцами на землях славянских и прибалтийских!

– Но Франция… Франция… – начал было Эстергази.

– Франции, – пресек его Воронцов сразу

же, – до Пруссии нет никакого дела за дальностью расстояния, от Версаля до Пруссии!

– Дайте сказать! Ведь Людовик ужаснется, если система равновесия будет нарушена в Европе…

Канцлер империи Российской ехидно усмехнулся:

– А разве мы, а не Фридрих нарушили «равновесие»? Да и равновесие-то это, – ковал железо Воронцов, – создано было Версалем без учета тяжести гирь русских!.. Теперь вернемся к нашим баранам… Ежели Вена по вопросу о Пруссии промедлит, то с новой кампанией мы не поставим в Европу ни одного солдата… Бейтесь тогда с Фридрихом один на один, а мы свое уже получили!

Весна была не за горами, страх Вены перед Фридрихом был велик, и скоро был подписан договор: Восточная Пруссия на вечные времена переходила к России (теперь этот факт Европа признала уже официально). Но победа под Кунерсдорфом дала Воронцову возможность подготовить и коалицию с Австрией против Турции, этого извечного врага России и друга Франции, – Версалю же об этом даже не сообщали!

– После Фридриха Россия станет турок лупцевать, – сказал Воронцов, присыпав песочком подписание трактата. – Версаль пущай косоротится сколько хочет; мы от своего не отступим.

Грохот русских единорогов на Одере отзывался теперь в Петербурге победным торжеством русской дипломатии!

Русские политики проводили свой курс, не прибегая к помощи Версаля даже по турецкому вопросу, и де Еон понял, что в Петербурге уже карьеры не сделаешь. Людовик был недоволен работой своего посольства в России – Лопиталя он считал просто глупцом:

– Что он там ходит к Воронцову и спрашивает у него то, что я у него спрашиваю? Разве это политик? Настоящий дипломат – это шпион! Через замочную скважину он способен разглядеть весь мир!.. Но самые лучшие результаты в политике, – утверждал король, – достигаются через любовную связь!

Вскоре курьер доставил де Еону из Парижа письмо лично от Людовика; де Еон прочел его и подавленно сказал:

– Конечно, для любовной связи я не годен, а следовательно, мне надо бежать из Петербурга, не дожидаясь тех великолепных результатов, которые вскоре последуют за любовной связью! Можно быть дураком раз, можно сглупить вторично, но нельзя же дурость обращать в традицию!

* * *

Шуазель давно мечтал подсунуть любовника Екатерине из своих рук. В парижском полку служил тогда пламенный красавец – барон Луи Бретель. Этого красавца прямо из гвардейской конюшни усадили за изучение инструкций. Не любовных, конечно, а – дипломатических…

Шуазель втолковывал Бретелю свои идеи:

– Работать вы должны через великую княгиню Екатерину.

До сих пор ее услугами пользовалась Пруссия, а теперь, попав в ваши объятия, она должна послужить Франции.

Однако перед отъездом из Парижа Бретель выкинул неожиданный фокус.

– Вы подумайте, – восклицал Шуазель, – этот осел, этот олух Бретель женился и везет в Петербург жену. Мало того, он еще имеет наглость утверждать, что безумно в нее влюблен. О чем он думает? Ведь он обязан излучать любовь только в сторону Екатерины!

Людовик к этому сообщению отнесся проще – по-королевски.

– Сколько лет Бретелю? – спросил он.

– Двадцать семь, ваше величество.

– И только-то? В его годы я так не думал; чем больше женщин, тем интересней… Отправляйте Бретеля!

Бретель приехал в Россию. Лопиталь пока – для видимости – оставался послом, Бретель же (в звании полномочного министра) должен был подпереть его авторитет своей красотой и молодостью. Отныне все тайны короля были поручены Бретелю, а де Еон лишь исполнял при нем роль советника и резонера. Честолюбивого кавалера никак не устраивало быть пятым тузом в колоде.

Во исполнение инструкций Бретель поспешил познакомиться с Екатериной. Результат свидания был прямо противоположный заветам Шуазеля: Бретель стал добиваться возвращения Понятовского в объятия Екатерины. Де Еон, конечно, уже был извещен, что его приятель Григорий Орлов подтвердил русскую пословицу: «Свято место пусто не бывает!» И теперь кавалер, сидя в темной комнате с козырьком на глазах, хохотал до упаду.

– Вы, случайно, – спросил он Бретеля, – свалились в дипломатию не из флота? Ведь только моряки любят взирать за корму.

Де Еон понял: перед ним человек, которого в Петербурге обдурит даже дворник; хорошие человеческие качества – этого для дипломатии еще недостаточно; де Еон признал, что с появлением этого красавца Бретеля французская дипломатия обречена на полный провал в России… Желая помочь, де Еон сказал Бретелю:

– Сейчас главная сила в мире – это русская армия. Следите за ее движением. От маневрирования русских легионов зависит вся дипломатия Европы; это неизбежно, благодаря победам России! Будь я на месте вашем, я бы на победах русского оружия строил политические виды Франции… Нельзя Версалю пренебрегать Россией, как пасынком Европы! Вы же, Бретель, прекрасный мужчина, но роль любовника вам не к лицу. В нарушение всех инструкций Шуазеля продолжайте любить свою жену… Она, ей-ей, стоит любви гораздо больше ораниенбаумской злой распутницы!

* * *

Поздним вечером де Еон, скучая, расставил шахматы, и маркиз Лопиталь подсел к нему. Тонкими пальцами кавалер двигал изящную королеву, стремительно приводя Лопиталя к поражению.

– Я хотел бы, маркиз, стать искренним перед разлукой с вами, – признался он. – Быть на побегушках у выскочки Бретеля я не желаю.

– Догадываюсь, – ответил ему Лопиталь. – Так и быть: пока Пуассонье не уехал, поговорю с ним, чтобы он выписал вам «диплом» на болезнь ваших глаз.