Пером и шпагой
Шрифт:
Резкий шорох дамского платья за спиной…
Бомарше резко обернулся и – обомлел, ошеломленный.
– Вы удивлены, Бомарше, что я так хорошо сохранилась?
Перед ним стояла миловидная, женщина. Рука ее небрежно придерживала накрахмаленные фижмы, кружевной чепец укрывал голову, в ушах – коралловые завитки. Букет живых цветов закрывал грудь, а вокруг ослепительной шеи обвилась узенькая бархотка в сверкающих драгоценных камнях.
– Верить ли мне в это? – прошептал Бомарше.
Мохнатый веер – часто-часто – затрепыхался в руке де Еона.
– Это значит, – сказал он (или она?), – что
– Постойте… постойте… – не мог опомниться Бомарше.
– Ну да. Пора бы уж вам, мой милый, догадаться, что я женщина… Садитесь, Бомарше, напротив. Каков Париж? И лают ли по-прежнему ньюфаундлендские собаки на Сене, ныряя за утопленниками? Я так любила в юности засыпать под их лай. Виноградный ли год во Франции?
Бомарше похлопал платком по лбу.
– Капитан, я вас не совсем понимаю… объяснитесь же.
– Ха, как вы наивны, Бомарше! Здесь был до вас капитан Помарель, он куда догадливее; на этом самом месте два часа стоял передо мною на коленях… Знать, напрасно ходят всякие сплетни, что вы озорник и шалунишка… Мне не бояться вас?
Бомарше уже освоился с присутствием в доме женщины.
– Мадемуазель, – сказал он, входя в роль обольстителя, – если правда то, что о вас говорят, то вы очень опытная кокетка!
– О нет, – снова затрепетал мохнатый веер. – Я решила быть честной перед вами… Филидор был моей первой любовью, вы – моя вторая любовь. Неужели вы не заметили моего смятения?
Рука Бомарше робко обвила талию де Еона.
– Так в чем же дело, душа моя? – сказал он очарованный невольно. – Маленький роман делу не повредит. Давай же покончим с делами, а потом как следует закоптим окна!
И через несколько дней Лондон был ошарашен.
– Вы слышали? – говорили кругом. – Бомарше уже потребовал от девицы де Бомон башмак, туфлю и пояс для снятия мерки.
– Неужели дело дойдет до свадьбы?
– Да, пора бы уж этой девице успокоиться в замужестве.
– Господа, а Бомарше и здесь не прогадал, невеста хлопочет о пенсии, которая составит немалое приданое.
– Уж кто-кто, а плут Бомарше устроит свои дела…
Бомарше вернулся в Версаль и потребовал от Вержена шесть тысяч фунтов стерлингов на окончание дела с де Еоном.
– Что с вами? – спросил министр. – Вы как-то не в себе.
– Ах, милый граф! Париж может хохотать: назревает моя гениальная комедия под названием «Свадьба Бомарше».
– Но зачем вам столько денег?
– А разве вы, граф, ухаживаете за женщиной без денег?
Вержен спокойно (без поэзии) рассудил так:
– Вот неукоснительное условие для кавалерши де Еон и де Бомон: чтобы никогда она не носила мужского платья, тем более – мундира. Вы слышите, влюбленный Бомарше, что я говорю?
– Неужели вы думаете, – отвечал Бомарше Вержену, – я могу позволить, чтобы моя прелестная жена донашивала старые драгунские штаны? Теперь я сам заинтересован в этом более, нежели ваше министерство!
…Я часто думал об этом: если де Еон блестяще играл женщину, то Бомарше как раз не играл; он поверил в то, что де Еон – женщина. Я не ручаюсь, что он любил эту женщину, но он сознательно шел на брачные узы с нею.
Вержен
Бомарше настолько увлекся предстоящей женитьбой, что решил заодно окупить и накладные расходы на свадьбу. Для этого он баллотировал себя в клубе спорщиков на пари. Ставки на женский пол де Еона после сватовства Бомарше круто подскочили. Теперь семь против четырех выставлялось за женщину!
Бомарше выступил в клубе с заверением:
– Джентльмены, я беру на себя, как вы сами о том догадываетесь, самый неблагодарный труд в этом многолетнем споре, давно зашедшем в тупик побочных соображений. Ваше дело оплатить мне открытие истины, а всю тяжелую работу я выполню сам… Три процента с общего сбора в мою пользу – это разве не честно?
– На кого вы ставите, Бомарше? – задали ему вопрос.
– Как на кого? Естественно, на то, что невеста моя – женщина!
– Это надо еще доказать… – нашлись пессимисты.
– Я докажу! – поклялся Бомарше. – Но я могу это доказать никак не раньше свадьбы…
Свадьба же могла состояться не раньше, чем Бомарше с де Еоном покончат с официальными делами. Однако после смерти Людовика XV тайна «королевских секретов» пала в цене, и Бомарше торговался со своей «невестой».
– Послушайте, – оскорбился де Еон, – вы ведете себя столь неприлично, что я могу заподозрить вас в неискренности чувства ко мне. Наконец, для кого я стараюсь? Вы же будете тратить мою пенсию… Не так ли заведено в добрых семействах?
Бомарше смущенно оправдывал себя приказами Вержена.
– Ну и скотина же вы, Бомарше! – сказал ему де Еон. – Подумайте еще раз: гожусь ли я вам в супруги?
Поэт поискал глазами свою измятую в дорогах шляпу.
– Может, мне уйти? – оскорбился он.
– Нет, нет. Я все равно так люблю вас, негодный Бомарше…
И он (или она) повис (или повисла) на шее великого комедианта. Недаром я предпослал к этой части вступительную фразу из «Торжествующего хамелеона» – «Сие поистине одно токмо французы производить способны!..».
Со скрипом выпали ржавые гвозди, и половица, поднятая де Еоном, открыла взору Бомарше незабываемое зрелище. Уложенные в плотный ряд, как поросятки в хлеву, лежали под полом толстые фолианты, аккуратно перевязанные, и на каждом было написано: «Секретно, подлежит возвращению только королю».
– Вот из-за чего шла война! – сказал де Еон. – Из-за этого хлама я страдала немало… Но сначала – договор!
Франция заключила мирный трактат с «девицей де Еон и де Бомон». Статей было много, но главная из них подтверждала, что пол девицы – женский и эта женщина больше не станет грешить международными скандалами. За все это смирение Франция обещала поддержать девицу своими субсидиями и открывала перед ней свои границы.