Перси Джексон и Лабиринт смерти
Шрифт:
— Мне нравится мой садик, — сказала она.
— Ага, и мне. Он очень красивый.
Я не хочу сказать, что много понимаю в разных садиках, но здесь, на острове Калипсо, у подножий деревьев цвели розы шести разных оттенков, решетки были увиты жимолостью, а на виноградных шпалерах зрели гроздья винограда, чей вид заставил бы умереть от зависти самого Диониса.
— Там, дома, — сказал я, — моя мама всегда хотела иметь свой садик.
— А почему она его не посадила?
— Где? На Манхэттене? Мы же живем в Нью-Йорке, в малюсенькой квартирке.
— Что такое Манхэттен?
— Ты не понимаешь, о чем я говорю? — Я удивленно взглянул на нее.
— Боюсь, что нет. Я ведь не покидала Огигию… уже очень давно.
— Ну, знаешь, Манхэттен это такая часть одного большого города, и там не очень-то увлекаются всякими садиками.
— Как грустно. — Калипсо нахмурилась. — Гермес, он иногда навещает меня, говорил мне, что мир очень изменился. Но я не знала, что он изменился так сильно, что вы уже даже сады не можете выращивать.
— А почему ты давно не покидала Огигию?
Она опустила глаза и печально сказала:
— Меня подвергли такому наказанию.
— За что? Что ты сделала?
— Я? Ничего, конечно. Это все мой отец. Я ведь дочь Атласа.
От этого имени у меня дрожь пробежала по спине. Я встречался с титаном Атласом прошлой зимой, и это была не самая приятная встреча в моей жизни. Титан пытался убить всех самых дорогих для меня людей.
— Ну и что? — неуверенно произнес я. — Несправедливо наказывать тебя за то, что сделал твой отец. Я знал другую дочь Атласа, ее звали Зоя. И эта девушка была самой храброй из всех, кого я видел.
Калипсо долго смотрела на меня. Ее глаза стали грустными-грустными.
— Что ты так смотришь? — наконец решился спросить я.
— Скажи, а ты уже… уже хорошо себя чувствуешь, мой герой? И собираешься скоро оставить меня?
— Оставить? — переспросил я. — Не знаю. — Я переступил с ноги на ногу, прислушался. Ноги все еще болели. И у меня начинала кружиться голова, если я долго оставался в вертикальном положении. — А ты хочешь, чтобы я поскорей ушел?
— Я… — Голос ее прервался. — До свидания. Увидимся утром. Приятных снов!
Калипсо побежала к озеру. Я растерянно смотрел ей вслед, не в силах отвести глаз.
Не знаю точно, сколько времени прошло. Как и говорила Калипсо, уследить за временем на этом острове не было никакой возможности. Я понимал, что мне пора возвращаться. Хотя бы потому, что мои друзья беспокоятся обо мне. Не говоря уж о том, что им может грозить серьезная опасность. Я даже не знал, сумела ли Аннабет выбраться из жерла вулкана. Несколько раз я пытался настроиться мыслями на одну волну с Гроувером, но контакта не получалось. Меня ужасно раздражало, что я не могу узнать, все ли у них в порядке.
Но с другой стороны, все-таки я был еще очень слаб. Больше часа или двух я не мог оставаться на ногах. Что бы я ни сделал там, на горе Сент-Хеленс, это отняло у меня больше сил, чем когда-либо.
Нет, я вовсе не чувствовал себя узником Калипсо. Я отлично помнил отель «Лотос» и казино в Вегасе, где я доигрался до того, что чуть было не позабыл обо всем на свете. Нет, остров Огигия — совсем другое дело. Я постоянно думал о Аннабет, Гроувере, Тайсоне.
Она никогда толком не рассказывала мне о себе, и из-за этого меня обуревало любопытство. Я сидел на лугу, потягивал из чаши нектар, пытался думать о цветах, или облаках, или об отражениях, играющих на озерной глади, но что бы я ни делал, я не сводил глаз с Калипсо. Я смотрел, как она работает, копает землю, забрасывает за спину волосы или сдувает со лба упавшую прядку. Иногда она вытягивала руку, и птицы — попугайчики лори, голуби — слетали с ближайших деревьев и садились к ней на ладонь. Она здоровалась с ними, спрашивала, цело ли их гнездышко, они что-то чирикали в ответ, а потом разлетались. Глаза Калипсо светились счастьем в такие минуты. Она оглядывалась на меня, и мы обменивались улыбкой, которая тут же сменялась на ее лице грустью. И она отворачивалась. Я не понимал, что так тревожит Калипсо.
Однажды вечером мы вместе сидели на пляже и ужинали. Невидимые слуги притащили стол, поставили на него блюда с мясом и кувшин с яблочным сидром. Может, для вас эти слова и не звучат очень уж привлекательно, но это только потому, что вы не пробовали сидра и мяса на острове Огигия. К тому же со дня своего появления здесь я не видел ни одного слуги, но теперь уже привык к тому, что постели каким-то чудесным образом бывают убраны, блюда приготовлены, и очень искусно, а одежда выстирана и сложена чьими-то невидимыми руками.
В общем, сидели мы в тот раз с Калипсо за ужином, и при свете свечей она выглядела ослепительно прекрасной. Я рассказывал ей про Нью-Йорк и немного о Лагере полукровок. А потом нечаянно вдруг рассказал о том, как Гроувер съел яблоко, которым мы до того играли в сокс. [13] Калипсо рассмеялась, на ее губах снова расцвела чудесная улыбка, наши взгляды встретились. Но она быстро опустила глаза.
— Вот опять, — сказал я.
— Что опять?
— Опять ты будто убегаешь от меня. Ведешь себя так, словно не разрешаешь себе радоваться.
13
Игра, в которой несколько участников становятся в круг и ногами отбивают матерчатый мешочек, наполненный бобами; играют без помощи рук. (Прим. ред.)
Калипсо помолчала, не отрывая глаз от чаши с сидром, потом ответила.
— Я ведь говорила тебе, Перси, что я наказана. Ты, может, даже сказал бы — проклята.
— За что? Расскажи мне. Я хочу помочь тебе.
— Не говори так. О, пожалуйста, забудь об этом.
— Я хочу, чтобы ты мне рассказала. Калипсо накрыла остатки еды на тарелке салфеткой, и в ту же минуту тарелка исчезла.
— Этот остров, Перси, мой родной дом, тут я родилась. Но также он и моя темница. Я живу под домашним арестом, думаю, тебе это слово понятно. Под постоянным домашним арестом. Я никогда не увижу твой Манхэттен. Или любое другое место. И я ужасно одинока.