Персиваль Кин
Шрифт:
Я тотчас вышел наверх. Приказав вызвать людей, я сказал им, что мы должны будем скоро срубить мачты и отдать оба якоря.
ГЛАВА XLI
Матросы разошлись в молчании. Они поняли, в какой опасности находится фрегат, но работа заставила их позабыть страх. Они работали молча, но усердно. Достали канат; плотники с топорами стояли у мачт в готовности рубить их. Между тем буря крепчала и становилась ужаснее. Мы были уже на семи саженях, и ветер делался сильнее и сильнее.
Я
— Руби шлюпочные найтовы! — закричал я, и когда это приказание было исполнено, прибавил: — Руби талрепы!
Талрепы и бакштаги рубились одни за другими. Мачты затрещали, и фок-мачта упала вместе с грот-мачтою; бизань-мачта слетела вслед за ними, и фрегат выпрямился и бросился к ветру.
— Из бухты вон! Отдай якорь!
Якорь с правой стороны полетел в море и за ним другой, с левой.
Фрегат встал прямо против ветра, поднимаясь и опускаясь от ударов разъяренных волн. Якоря еще не задержали его; срубленные мачты бились и плавали возле.
Вся команда была наверху, имея перед глазами неизбежную гибель, между тем как плотники заколачивали люки. Через минуту фрегат задержался на якорях, застонал, задрожал, и огромная волна перекатилась вдоль его, смыв плотников с недоконченной работы. За нею последовала вторая и третья, почти заливая фрегат и смывая в море людей, державшихся за снасти и пушки.
Я сошел со шкафута, где не за что было держаться, и прижался к кнехту у грот-мачты, но даже и здесь не мог бы долго держаться, если бы Боб Кросс, стоявший возле, не обвязал вокруг меня веревку в то время, когда волна стала уносить меня. Шлюпки, стоявшие на рострах, были сброшены с своего места волнами и, перекатываясь вдоль фрегата, передавили множество людей.
Матросы прижались к пушкам, но я напрасно искал старшего лейтенанта и штурмана; они стояли на шкафуте, когда первая волна перекатилась через фрегат, и вероятно, она унесла их в море, потому что я уже никогда более их не видел.
— Нам не долго ждать, Боб, — сказал я.
— Да, капитан, при такой погоде канаты скоро лопнут, и нас выбросит на мель.
— И потом разобьет.
— Да, но тогда постарайтесь схватиться за обломок мачты. Это лучшее средство.
Читателю покажется, быть может, странным, что я разговаривал с одним только Кроссом, но мы были до того ослеплены брызгами и пеною волн, ревевших вокруг фрегата, что не могли ничего перед собою видеть, и, видя, как смывало людей, не успевших за что-нибудь схватиться, каждый держался за что мог. На палубе оставалось не более пятидесяти человек, и многие из них, спеша спуститься вниз, были уносимы волнами в море.
Всего мучительнее было слышать вопли и крики о помощи несчастных, раздавленых тяжелыми обломками и шлюпками, которым невозможно было подать никакой помощи. Все, что я описывал со времени отдачи якорей, случилось в несколько минут.
Вдруг фрегат наклонился на правую сторону, и почти в то же время волна, ударившись с носу, окатила нас. Едва мы в состоянии были говорить, я сказал Кроссу:
— Канаты лопнули!
— Да, фрегат понесет на мель и через десять минут разобьет. Нам нельзя долее здесь оставаться.
Я почувствовал справедливость этого замечания и, выждав волну, добрался до трапа и спустился вниз. Мы уселись на пушке, и Кросс привязал меня к ней платком.
В каюте многие безмолвно ожидали своей судьбы.
Они знали, что все кончено, что более ничего невозможно сделать, но почтительно сняли шляпы, когда я проходил мимо:
— Канаты лопнули, — сказал я, — и фрегат сейчас разобьется вдребезги. Помните, что на обломках мачт под ветром лучше всего искать спасения.
— Благодарим, капитан, — сказали стоявшие возле, но едва они успели произнести эти слова, как фрегат задрожал от удара, и этот удар отразился в сердце каждого из нас. Фрегат выбросило на мель, и члены его не переставали трещать и ломаться, как вдруг новая волна ударила с левой стороны и повалила его на бок.
Невозможно описать, что случилось после этого ужасного удара. Шум и смятение распространились повсюду. С каждым ударом волны сопротивление стен фрегата становилось менее и менее. С треском ломались корабельные члены, и наветренные пушки, сорвавшись со своих мест, с грохотом летели под ветер, пробивая борт. Вопли и крики смешивались с плеском и шумом волн и воем ветра. Сцена была ужасная. Наконец сильнейший треск возвестил, что фрегат уступил силе волн, и вода хлынула со всех сторон. Невдалеке плавала грот-мачта, то погружаясь, то поднимаясь из волн. Кросс бросился к ней вплавь и сделал мне знак следовать за ним. Я бросился в море, и через несколько минут мы оба держались за один обломок мачты.
Осматриваясь кругом, я увидел, что около двадцати человек держались у мачты. Многие из них были в совершенном изнеможении и на глазах моих погружались в море, но в эти страшные минуты каждый думал только о собственном спасении, и чувство самосохранения превозмогло все.
Наступала ночь. Волны, изменяя свой цвет из желтоватого в зеленый и серый, наконец сделались черными, и только на вершинах их сверкала белая пена.
Совершенно изнеможенный, я задремал на обломке, имея половину тела в воде. Но когда, потеряв равновесие, я пробудился, то увидел над собою чистое небо и яркие звезды. Я осмотрелся кругом и увидел, что волнение стало меньше, и ветер сделался тише прежнего.
— Кросс! — сказал я.
— Здесь, капитан, у вас под ветром.
— Ветер стихает, и к утру будет прекрасная погода.
— И я тоже думал, капитан.
— Слава Богу, он не даст нам погибнуть. Подождем рассвета.
Нам оставалось еще ждать три или четыре часа, но в это время ветер начал постепенно стихать. Скоро осталась одна только зыбь. Я крепче схватился за мачту и поднял голову, чтобы осмотреться кругом. В нескольких саженях от нас плавала фок-мачта со множеством людей. Носовая часть фрегата высовывалась из воды, но кормовая уже зарылась в песке и была совершенно затоплена.