Перстень без камня
Шрифт:
Подъем длился несколько мгновений. Бешено кружась, они взлетели вверх по стенке вихря. В наивысшей точке Дрейк отчаянно забил крыльями, пытаясь вырваться наружу. Орвель уже мало что понимал, теряя сознание от нехватки воздуха. Дракону удалось. Он вылетел из призрачной фигуры Харракуна в районе пупка. К королю Тарсингу вернулись дыхание и способность воспринимать мир. Но сперва он не понял, что за призрачная громада движется им навстречу. И лишь когда пять призрачных столбов, пять гибких воздушных колонн бережно сомкнулись вокруг дракона,
Держа дракона в кулачке, Трина задрала голову, чтобы посмотреть в лицо брату. Орвель тоже смотрел — снизу вверх, издалека, сквозь полупрозрачные пальцы. Трина казалась недоступна, словно горная вершина. Ноорзвей был еще дальше, и для него у короля уже не нашлось сравнения. И чувств больше не было. Масштабы трех ветров превзошли его человеческое разумение.
Трина заговорила, и по дрожи окружающего воздуха Орвель понял ее слова.
— Я давно не ребенок! — крикнула девушка брату. — И я выхожу замуж!
— За кого? — возмутился Ноорзвей, и, вторя ему, дико расхохотался Харракун:
— Ха! Кто он такой?!
— Человек! — прокричала Трина, потрясая кулачком. — Король Тарсинг! Я его люблю!
Орвель, стуча клыками от тряски, попытался понять, какие чувства испытывает к Трине в данный момент, но не понял. Все это было слишком… слишком… Просто слишком. Во всех отношениях.
— Где он, твой король? — проревел Харракун.
— Что он себе позволяет? — зарычал Ноорзвей.
— Здесь! — крикнула отчаянно Трина. — Мы летели на Монастырский остров! По важному делу! Отпустите нас!
Ноорзвей презрительно свистнул.
— Ты говоришь, что ты не ребенок, сестренка, — огорченно сказал он. — И не понимаешь, что твоя судьба важнее всего, что происходит на этих островах. Подумай, ты только подумай — это же люди! Обычные смертные.
Трина всхлипнула и разрыдалась.
— О, только не это! — простонал Харракун.
Ноорзвей молча провел рукой, сгребая облачные клочья в большое белое, пушистое облако. Облако он терпеливо протянул сестренке, как носовой платок.
— Держи.
Трина потянулась за платком и разжала пальцы.
Дракон выпал из ладони третьего ветра и рухнул вниз.
Они падали, падали, падали…
Орвель закрыл глаза.
Тело брата Пиорга унесли два бесстрастных монаха. Луч солнца, перемещаясь, мазнул по бурым каменным стенам, упал на дно колодца и осветил Столваагьера. «Как это уместно, — подумал маг. — Побежденного уносят во мрак, а победителя освещает солнце». Он наслаждался триумфом и почти пожалел, когда судьи наконец двинулись к нему.
— В поединке веры победил брат Столве! — провозгласил монах. — Почтим победителя!
Протявкали и захлебнулись трубы. Зрители нестройно закричали и затопали.
— Брат Пиорг вернулся в абсолютное ничто, — вступил второй монах. — Отдадим дань
На этот раз Столваагьер присоединился ко всем — скопировал жест пустоверов, глянул на мир через сложенные колечком пальцы. Слова, жесты… Они поистине пусты. Они значат ровно столько, сколько ты в них вкладываешь. А монахи должны видеть, что он — свой. Чтобы он мог забрать их себе.
Зрители зашумели громче. Кто-то затянул незнакомую северянину песню, но его не поддержали.
— Кто хочет вызвать на поединок победителя? — вопросил первый монах. — Пока он не ушел с арены?
Столваагьер подобрался. Решится кто-то или нет? Маг мысленно подстегивал возможного противника: «Давай, давай же!» Силы бурлили в нем, он хотел сразиться и доказать всем, что самый сильный здесь — он и его вера — самая верная. Это всегда лучше доказывать сразу. Ну? Неужто никого? Столваагьер презрительно усмехнулся.
— Я хочу!
Голос был молодой, с отчетливым северным выговором. Говоривший не был уроженцем исконного Севера, как сам Столваагьер, скорее — выходец из восточных земель, но, безусловно, северянин. Занятно.
— Иди сюда! — прорычал маг, опережая приглашение судей.
Зрители зашевелились, стали вытягивать шеи, высматривая того, кто бросил вызов. Монах пробирался по рядам, но не назад, к выходу, чтобы оттуда спуститься по лестнице и выйти на арену через ворота, а вперед. Он выбрался в первый ряд амфитеатра, бросил взгляд вниз и спрыгнул на площадку. Наверху одобрительно засвистели. Монах выпрямился и легко направился к Столваагьеру. Прыжок на каменные плиты с высоты в два человеческих роста был ему в радость, судя по звериной ухмылке на молодом недобром лице. Ледяные светлые глаза сына Севера смотрели исподлобья.
— Брат Руде, — назвался он на ходу. — Руде Хунд. Деремся до смерти. Ну?
— Да, — хмуро кивнул Столваагьер.
Монах ему не понравился. Он был опасен. В отличие от других местных пустоверов, гладеньких, как обкатанные гальки, этот был твердым камешком с режущим краем. Не сумели его обкатать в монастыре как следует. И уже не успеют. Здравствуй и прощай, брат Руде Хунд… Рыжий пес. Пора тебе умереть, пес, но не просто так подохнуть, а красиво и для пользы дела.
— Брат Столве и брат Руде будут вести бой до смерти! — объявил судья и побыстрее убрался к стене. Фальшиво запели трубы.
Теперь они стояли рядом, только двое — больше никого, и солнце освещало их обоих. Победителя и претендента.
— Ко мне, пес, — скривил губы Столваагьер. — Попробуй меня куснуть.
Молодой монах неприятно оскалился.
— Меня уже пытались дразнить моим именем, — сказал он с угрозой. — Зря. Я люблю свое имя и не люблю тех, кто дразнит.
Столваагьер довольно кивнул. Вот парень сразу и показал свой характер. Задиристый честолюбец. Опасен, но уязвим. По честолюбию ударить нетрудно, и чем оно больше, тем проще по нему попасть.