Перстень Иуды
Шрифт:
В центре аккуратно забетонированного пола находилась большая каменная плита, в которую были врезаны четыре металлические кольца.
«Дверь в забвение, – грустно подумал Генрих. – Придет время, и этот камень поднимут для меня. Нет, нет, об этом и думать пока не стоит. А что, если поднять эту плиту и поискать перстень? Может, и в самом деле он нам поможет?»
Он посмотрел на Вилли. Их глаза встретились, и Генрих готов был поклясться, что брат думал о том же.
Действительно, Вилли сам завел этот разговор.
– Послушай Генрих, – они возвращались
– В таком случае в этой машине едут сразу два идиота…
Герман по очереди посмотрел на обоих.
– Только не берите меня в свою компанию. Это святотатство! И какие основания нарушать покой отца?
– А вот проверим, – сказал Генрих. – Я бы хотел сначала посмотреть бумаги. Думаю, наша сестричка припрятала их на всякий случай.
По возвращении братья вновь оккупировали кабинет Фридриха фон Брауна. Ева обрадовала их и действительно притащила тонкую коричневую папку.
– Вот здесь, – начала она, было, – есть и оригинал, и…
– Послушай, детка, мы сами разберемся. Отправляйся в гостиную, ты же теперь за хозяйку дома, – Генрих спешил быстрее отделаться от сестры.
Ева сделала обиженную гримасу и вышла.
Генрих, слегка волнуясь, открыл папку. В ней были две тонкие стопки бумаги, прошитые и опечатанные. Братья склонились над столом. Один сшив исписан ровным красивым почерком на непонятном языке. Скорее всего, на русском. Второй, безусловно, был немецким переводом. Знак апостиля свидетельствовал, что перевод точно соответствует оригиналу.
– А ну-ка, читай вслух, – велел Генрих младшему брату и откинулся на спинку кресла. Тот послушно взял немецкий текст:
– Я, Георгий Карлович Рутке, служил в Департаменте криминальных дел писарем при следователе Небувайло, и в 1834 году протоколировал следствие по делу о дворянине Боярове, совершившего смертоубийство князя Юздовского в ходе запрещенной государем императором дуэли на пистолетах. Причиной дуэли явился перстень, якобы принадлежащий христопродавцу Иуде и обладавший магическими способностями, в наличии которых я впоследствии убедился и о его истории разузнал много столь же невероятного, сколь и интересного, о чем постараюсь правдиво рассказать в ходе дальнейшего повествования…
Когда чтение было завершено, за окнами уже смеркалось. В кабинете Фридриха фон Брауна повисла тишина. Первым ее нарушил Вилли:
– Я очень любил в детстве авантюрные романы и сейчас слушал, как захватывающую книгу… Неужели это все правда?
Герман откашлялся.
– Выглядит все достаточно логично. Последовательно и достоверно. И потом, оба текста официально заверены… Не похоже на обычную фальшивку…
– А удивительное везение отца началось как раз после его возвращения из России, – сказал Генрих. – Только перстенек этот не очень хороший… Тут вот еще одна дописочка имеется…
И, достав из папки еще один листок, показал братьям. Все сразу узнали почерк фон Брауна.
– Послушайте! – Генрих водрузил на нос пенсне и стал читать своим ровным, лишенным всяких эмоций и интонаций голосом:
– Я не знаю, кто станет читателем
Генрих сделал небольшую паузу и закончил:
– Фридрих фон Браун, Берлин, 14 мая 1893 года… За день до смерти!
Братья переглянулись.
– Совпадение?!
– Может, и совпадение. Только перстень действительно непростой, – Генрих обвел братьев многозначительным взглядом.
– Тогда, может быть… – произнес Вилли.
– Пожалуй. Что думаешь, Герман?
Младший сын покачал головой.
– Тревожить прах отца – большой грех… И ради чего?! Вы что, братья, думаете, этот перстень и в самом деле избавит нас от банкротства? Что за вера в сверхъестественное? Двадцатый век на носу, мы сами делаем самолеты!
Генрих вновь стал разминать толстую сигару, затем «гильотинировал» ее и начал аккуратно облизывать кончик. Покончив с подготовкой, он окунул ее в пламя золотой зажигалки, затянулся несколько раз и, когда туго свернутые табачные листы оделись в огненную корону, произнес:
– Меня больше всего интересует не столько этическая сторона предстоящей процедуры, сколько юридическая. Честно говоря, я не уверен, что мы можем без согласия властей эксгумировать останки отца.
– Речь не идет об эксгумации как таковой, – возразил Вилли. – Мы лишь поищем в гробу… Да и вообще, стоит ли предавать это огласке? Я уверен, что мы сможем все сделать тайно, без шума и очень быстро…
Около пяти часов пополудни братья Брауны подошли к невысокому склепу со стрельчатыми окнами. Солнце садилось, в этот час кладбище было практически безлюдным. Двое рабочих в черных комбинезонах их уже ждали, с веревками, ломами, блоком, портативной лебедкой и карбидным фонарем.
– Вам все ясно? – спросил Генрих. – Ищем кольцо на левой руке усопшего. Прошу вас быть аккуратными и ничего не повредить…
Они открыли дверь склепа и вошли внутрь. Было еще достаточно светло. Рабочие ловко продели в кольца толстые веревки, повесили под потолком блок и принялись крутить ручку лебедки. Тяжелая плита поддалась и начала медленно выходить из пола. Они работали молча, движения были быстры и суетливы. Так всегда бывает, когда чувствуешь, что делаешь нечто предосудительное.
Наконец, плита оторвалась от пола и стала медленно подниматься вверх, открывая зловеще чернеющий проем. Из сырого подземелья донесся тяжелый, смрадный запах тления. Герман не выдержал и выскочил наружу. Рабочие застопорили лебедку ломом, замотали лица каким-то тряпьем и осторожно спустились вниз, подсвечивая себе фонарем. Генрих и Вилли боролись с подступающей тошнотой.
– Вон тот, – указал Генрих на гроб у стены склепа. – На нем наружные замки… Помните – левый мизинец…
Медленно тянулись минуты.