Пертская красавица (ил. Б.Пашкова)
Шрифт:
– Не скрыть, отец Торквил, – сказал Эхин, – это выйдет
на белый свет.
– Чего не скрыть? Что выйдет на свет? – спросил Тор-
квил в недоумении.
«Да, страшная тайна! – подумал Саймон. – Чего доб-
рого, этот верзила, советник и доверенный вождя, не су-
меет держать язык за зубами, и, когда по его вине позор
Эхина получит огласку, отвечать буду я!»
Он говорил это себе в немалой тревоге, а сам между тем
умудрился из своего укрытия увидеть и услышать все, что
происходило между удрученным вождем и его поверен-
ным, – так подстрекало его любопытство, которое владеет
нами не только при обыденных обстоятельствах жизни, но
и при весьма знаменательных, хотя зачастую оно идет бок о
бок с самым недвусмысленным страхом.
Торквил ждал, что скажет Эхин, а юноша упал ему на
грудь и, упершись в его плечо, нашептывал ему в ухо свою
исповедь. Богатырь лейхтах слушал в изумлении и, каза-
лось, не верил своим ушам. Словно желая увериться, что
это ему говорит сам Эхин, он слегка отстранил от себя
юношу, заставил выпрямиться и, взяв его за плечи, смотрел
на него широко раскрытыми глазами, точно окаменев. И
таким стало диким лицо старика, когда вождь договорил,
что Саймон так и ждал: он сейчас с омерзением отшвырнет
от себя юношу, и тот угодит в те самые кусты, где он при-
таился. Его присутствие откроется, и это будет и неприятно
и опасно! Но совсем по-другому проявились чувства Тор-
квила, вдвойне питавшего к своему приемному сыну ту
страстную любовь, какая у шотландских горцев всегда
присуща отношениям такого рода.
– Не верю! – вскричал он. – Ты лжешь на сына твоего
отца… Ты лжешь на дитя твоей матери… Трижды лжешь
на моего питомца! Призываю в свидетели небо и ад и
сражусь в поединке с каждым, кто назовет это правдой!
Чей-то дурной глаз навел на тебя порчу, мой любимый.
Недостаток, который ты называешь трусостью, порожден
колдовством! Я помню, летучая мышь погасила факел в
час, когда ты родился на свет – час печали и радости.
Приободрись, дорогой! Ты отправишься со мной в Айону,
и добрый святой Колумб* с целой ратью святых и ангелов,
покровителей твоего рода, отберет у тебя сердце белой
лани и вернет тебе твое украденное сердце.
Эхин слушал, и было видно, как жадно хочет он пове-
рить словам утешителя.
– Но, Торквил, – сказал он, – пусть это нам и удастся –
роковой день слишком близок, и, если я выйду на арену,
боюсь, мы покроем себя позором.
– Не бывать тому! – сказал Торквил. – Власть ада не так
всемогуща. Мы окунем твой меч в святую воду… вложим в
гребень твоего шлема плакун-траву, зверобой, веточку
рябины. Мы окружим тебя кольцом, я и твои восемь
братьев, ты будешь как за стенами крепости.
Юноша опять что-то беспомощно пробормотал, но та-
ким упавшим, безнадежным голосом, что Саймон не рас-
слышал, тогда как громкий ответ Торквила явственно до-
шел до его слуха:
– Да, есть возможность не дать тебе сразиться. Ты са-
мый младший из тех, кому предстоит обнажить меч. Слу-
шай же меня, и ты узнаешь, что значит любовь приемного
отца и насколько она превосходит любовь кровных роди-
чей! Самый младший в отряде Хаттанов – Феркухард Дэй.
Мой отец убит его отцом, и красная кровь кипит, не ос-
тывшая, между нами. Я ждал вербного воскресенья, чтоб
остудить ее. Но горе мне!. Ты понимаешь сам, крови
Феркухарда Дэя никогда не смешаться с моею кровью,
даже если слить их в один сосуд, и все же он поднял взор
любви нa мою единственную дочь, на Еву, красивейшую из
наших девушек. Ты поймешь, что я почувствовал, когда
услышал о том: это было, как если бы волк из лесов Фер-
рагона сказал мне: «Дай мне в жены твое дитя, Торквил».
Моя дочь думает иначе. Она любит Феркухарда. Румянец
сбежал с ее щек, и она исходит слезами, страшась пред-
стоящей битвы. Пусть она только посмотрит на него бла-
госклонно, и он, я знаю, забудет род и племя, оставит поле
боя и сбежит с нею в горы.
– Если он, младший из воинов клана Хаттан, не явится,
то и я, младший в клане Кухил, не должен буду участвовать
в битве, – сказал Эхин, и при одной только мысли, что
спасение возможно, у него порозовело лицо.
– Смотри же, мой вождь, – сказал Торквил, – и сам
посуди, как ты мне дорог: другие готовы отдать за тебя
свою жизнь и жизнь своих сыновей – я жертвую ради тебя
честью моего дома.
– Мой друг, мой отец! – повторял вождь, прижимая
Торквила к груди. – Какой же я жалкий негодяй, если в
своем малодушии готов принять от тебя эту жертву!
– Не говори так… у зеленых лесов есть уши. Вернемся в
лагерь, а за дичью пришлем наших молодцов. Псы, назад,
по следу!
К счастью для Саймона, легавая окунула нос в кровь
оленя, а не то она непременно учуяла бы Гловера, залег-