Пертская красавица (ил. Б.Пашкова)
Шрифт:
– Отец Климент? – молвил Смит. – У нас тут что ни
день, то новый святой, в богоспасаемом нашем
Сент-Джонстоне! Во имя той дубинки, что поколотит всех
чертей, объясни ты мне, кто он такой. Какой-нибудь пус-
тынник, который упражняется для своего дела, как борец
для арены, и приводит себя в боевую готовность постом и
покаянием, – так, что ли?
– В том-то и диво, что нет, – ответил Саймон. – Отец
Климент ест, пьет и живет как все мы, грешные, а притом
строго соблюдает предписания церкви.
– Ага! Понимаю. Здоровенный поп из тех, что больше
помышляют о мирских благах, чем о благостыне: крепко
выпивает на проводах мясоеда, чтоб достойно встретить
великий пост, думает in principio15 о наслаждении… и со-
стоит духовником самых красивых женщин в городе.
– Опять ты промахнулся, Смит. Поверь мне, у нас с
дочкой верный нюх на ханжу, будь то постник или жирный
пустосвят. Но отец Климент ни то и ни другое.
– Так что же он собой представляет, ответьте, ради
господа бога!
– Он либо неизмеримо лучше, чем половина всех его
собратьев в Сент-Джонстоне вместе взятых, либо же на-
столько гнусней самого гнусного из них, что грех и позор
давать ему пристанище в нашей стране.
– Думается, нетрудно распознать, то ли он или другое, –
15 Прежде всего (лат.)
сказал Смит.
– Удовольствуйся, друг мой, таким разъяснением, –
ответил Саймон. – Если судить об отце Клименте по его
словам и делам, то нельзя не признать его самым лучшим,
самым добрым человеком на земле, подающим каждому
утеху в горе, благой совет в трудный час, ты его назовешь
надежным водителем богатого, верным другом бедняка.
Если же послушать, что говорят о нем доминиканцы, то он,
благослови нас боже, – Гловер истово перекрестился, –
«злейший еретик, которого следует через земной огонь
отправить в огонь преисподней».
Смит тоже перекрестился и воскликнул:
– Пресвятая Мария! Как же это, отец Саймон, вы, такой
добрый и разумный – вас люди так и называют: мудрый
Гловер из Перта, – а дозволили дочери избрать духовным
пастырем человека, который – да оградит нас рать святая! –
может быть, состоит в союзе с нечистым! Вспомните, кто,
как не священник, вызвал дьявола во время обедни, когда у
Ходжа Джексона смело ветром дом?.. А в то утро, когда
снесло наш великолепный мост, разве дьявол не явился на
середине Тэя, облаченный в стихарь священника, и не
прыгал по волнам, как форель?
– Являлся он или нет, сказать не могу, – ответил Гловер.
– Знаю только, что я его не видал. А что касается Кэтрин, то
никак нельзя утверждать, что она избрала своим духовным
пастырем отца Климента, коль скоро ее исповедует старый
доминиканец, отец Франциск, и не далее, как сегодня, она
получила у него отпущение грехов. Но женщины бывают
подчас своевольны, и она – признаюсь тебе – советуется с
отцом Климентом чаще, чем мне бы хотелось. Однако ко-
гда я сам завожу с ним беседу, он мне представляется таким
добрым, святым человеком, что я готов ему доверить и свое
спасение. Правда, о нем идет дурная молва среди домини-
канцев. Но что до того нам, мирянам, сынок? Наше дело –
уплачивать матери-церкви что положено, раздавать мило-
стыню, исповедоваться, приносить, как должно, покаяние,
и святые отцы оградят нас от бед.
– И то верно. И они не осудят доброго христианина, –
сказал кузнец, – за нечаянный или опрометчивый удар,
нанесенный в схватке, когда противник защищался с ору-
жием в руках, а то и сам на тебя напал, только с такою ве-
рой и можно человеку жить в Шотландии, как бы ни судила
о том ваша дочь. Ей-богу, мужчина должен владеть мечом,
или недолго жить ему на свете в стране, где его на каждом
шагу подстерегает удар. Пять золотых в церковную казну
сняли с меня вину за самого лучшего из тех, с кем в своей
жизни я имел несчастье столкнуться.
– Допьем, однако, наш кувшин, – сказал старый Гловер,
– на звоннице доминиканцев бьет как будто полночь. По-
слушай, Генри, сынок: едва начнет светать, стой под окном,
что под крышей с восточного фасада нашего дома, и дай
мне знать о своем приходе свистом, какой называется у
Смита тихим. Я позабочусь, чтобы Кэтрин выглянула в
окно, и тогда ты сделаешься ее полноправным Валентином
до конца года. А уж если ты не сумеешь воспользоваться
этим к своей выгоде, то я стану думать, что, хоть ты и
прикрылся львиной шкурой, природа наградила тебя
длинными ушами осла.
– Аминь, отец! – сказал оружейник. – Доброй вам ночи,
от всего сердца! И да благословит господь ваш кров и тех,
кто под ним проживает. Вы услышите призыв Смита, едва
прокричит петух. И уж я, поверьте, посрамлю господина
Шантеклера*.
С этими словами он встал, распрощался и, чуждый
всякому страху, но все же осторожно озираясь, двинулся по