Пертская красавица (ил. Б.Пашкова)
Шрифт:
вушку к ложу и сделала ей знак опуститься на колени.
Кэтрин исполнила указание и благоговейно и простосер-
дечно поцеловала одетую в перчатку руку, которую про-
тянула ей мнимая герцогиня.
– Не бойся, – сказал тот же музыкальный голос, – ты
видишь во мне только печальный пример тщеты челове-
ческого величия… Счастливы те, дитя мое, кто по своему
рождению стоит так низко, что бури, потрясающие госу-
дарство, его не затрагивают.
Говоря это, принц обнял Кэтрин и привлек девушку к
себе, словно желая ласково приветствовать ее. Но поцелуй
был чересчур горяч для высокородной покровительницы, и
Кэтрин, вообразив, что герцогиня сошла с ума, вскрикнула
от страха.
– Тише, глупышка! Это я, Давид Ротсей.
Кэтрин оглянулась – кормилицы нет, а Ротсей сорвал с
себя покрывало, и она поняла, что оказалась во власти
дерзкого, распутного юнца.
– С нами сила господня! – сказала девушка. – Небо не
оставит меня, если я не изменю себе сама.
Придя к такому решению, она подавила невольный
крик и постаралась, как могла, скрыть свой страх.
– Вы сыграли со мной шутку, ваше высочество, – ска-
зала она твердо, – а теперь я попрошу вас (он все еще
держал ее за плечи) отпустить меня.
– Нет, моя прелестная пленница, не отбивайся! Чего ты
боишься?
– Я не отбиваюсь, милорд. Раз вам желательно меня
удерживать, я не стану сопротивлением дразнить вас, давая
вам повод дурно со мной обойтись, от этого вам будет
больно самому, когда у вас найдется время подумать.
– Как, предательница! Ты сама держала меня в плену
много месяцев, – сказал принц, – а теперь не позволяешь
мне удержать тебя здесь хотя бы на краткий миг?
– На улицах Перта, где я могла бы, смотря по желанию,
слушать или не слушать вас, это означало бы, милорд, уч-
тивое внимание с вашей стороны, здесь – это тирания.
– А если я тебя отпущу, – сказал Ротсей, – куда ты по-
бежишь? Мосты подняты, решетки спущены, а мои мо-
лодцы окажутся глухи к писку строптивой девчонки.
Лучше будь со мною любезна, и ты узнаешь, что значит
сделать одолжение принцу.
– Отпустите меня и выслушайте, милорд, мою жалобу
вам на вас же самого – жалобу принцу Шотландскому на
герцога Ротсея! Я дочь незнатного, но честного горожа-
нина, и я невеста, почти жена, храброго и честного чело-
века. Если чем-либо дала я повод вашему высочеству по-
ступать, как вы поступаете, я это сделала непреднамерен-
но. Молю вас, не злоупотребляйте вашей властью надо
мною, дайте мне уйти. Вам ничего от меня не добиться
иначе, как средствами, недостойными рыцаря и мужчины.
– Ты смела, Кэтрин, – сказал принц, – но как мужчина и
рыцарь я не могу не поднять перчатку. Я должен показать
тебе, как опасны такие вызовы.
С этими словами он попытался снова обнять ее, но она
выскользнула из его рук и продолжала также твердо и
решительно:
– Отбиваясь, милорд, я найду в себе не меньше силы
для честной обороны, чем вы в себе – для бесчестного на-
падения. Не позорьте же и себя и меня, прибегая к силе в
этой борьбе. Вы можете избить и оглушить меня, можете
позвать на помощь других, чтобы меня одолеть, но иным
путем вы не достигнете цели.
– Каким скотом изобразила ты меня! – сказал принц. –
Коли я и применил бы силу, то лишь в самой малой мере.
Просто чтоб у женщины было извинение перед самой со-
бою, когда она уступит собственной слабости.
Взволнованный, он сел на своем ложе.
– Так приберегите вашу силу для тех женщин, – сказала
Кэтрин, – которые нуждаются в таком извинении. Я же
противлюсь со всей решимостью, как тот, кому дорога
честь и страшен позор. Увы, милорд, если б вы добились
чего хотели, вы только разорвали бы узы между мною и
жизнью… между самим собою и честью. Меня заманили
сюда как в западню, – уж не знаю, какими кознями. Но если
я выйду отсюда обесчещенная, я на всю Европу ославлю
того, кто разбил мое счастье. Я возьму посох паломника и
повсюду, где чтут законы рыцарства, где слышали слово
«Шотландия», прокричу, что потомок ста королей, сын
благочестивого Роберта Стюарта, наследник героического
Брюса показал себя человеком, чуждым чести и верности,
что он недостоин короны, которая ждет его, и шпор, ко-
торые он носит. Каждая дама в любой части Европы будет
считать ваше имя столь черным, что побоится испачкать им
свои уста, каждый благородный рыцарь станет считать вас
отъявленным негодяем, изменившим первому завету воина
– оберегать женщину, защищать слабого.
Ротсей глядел на нее, и на его лице отразились досада и
вместе с тем восхищение.
– Ты забываешь, девушка, с кем говоришь. Знай, от-
личие, которое я тебе предложил, с благодарностью при-
няли бы сотни высокородных дам, чей шлейф тебе не за-
зорно нести.
– Скажу еще раз, милорд, – возразила Кэтрин, – при-