Пертская красавица (ил. Б.Пашкова)
Шрифт:
образ человека, которого он имел основания считать
умершим, узник отшатнулся в ужасе.
– Я осужден и отвержен! – вскричал он. – И самый
мерзкий демон преисподней прислан мучить меня!
– Я жив, милорд, – сказал Бонтрон, – а чтоб вы тоже
могли жить и радоваться жизни, соизвольте сесть и ешьте
ваш обед.
– Сними с меня кандалы, – сказал принц, – выпусти
меня из темницы, и хоть ты и презренный пес, ты станешь
самым богатым человеком в Шотландии.
– Дайте мне золота на вес ваших оков, – сказал Бонтрон,
– и я все же предпочту видеть на вас кандалы, чем овладеть
сокровищем… Смотрите!. Вы любили вкусно поесть –
гляньте же, как я для вас постарался.
С дьявольской усмешкой негодяй развернул кусок не-
выделанной шкуры, прикрывавший предмет, который он
нес под мышкой, и, поводя фонарем, показал несчастному
принцу только что отрубленную бычью голову – знак не-
преложного смертного приговора, понятный в Шотландии
каждому. Он поставил голову в изножье ложа, или, пра-
вильней сказать, подстилки, на которую бросили принца.
– Будьте умеренны в еде, – сказал он, – вряд ли скоро вы
снова получите обед.
– Скажи мне только одно, негодяй, – сказал принц, –
Рэморни знает, как со мной обращаются?
– А как бы иначе ты угодил сюда? Бедный кулик, по-
пался ты в силки! – ответил убийца.
После этих слов дверь затворилась, загремели засовы, и
несчастный принц вновь остался во мраке, одиночестве и
горе.
– О, мой отец!. Отец. Ты был провидцем!. Посох, на
который я опирался, и впрямь обернулся копьем…
Мы не будем останавливаться на потянувшихся долгой
чередой часах и днях телесной муки и безнадежного от-
чаяния.
Но неугодно было небу, чтобы такое великое преступ-
ление свершилось безнаказанно.
О Кэтрин Гловер и певице никто не думал – было не до
них: казалось, всех только и занимала болезнь принца,
однако им обеим не дозволили выходить за стены замка,
пока не выяснится, чем разрешится опасный недуг и
впрямь ли он заразителен. Лишенные другого общества,
две женщины если не сдружились, то все же сблизились, и
союз их стал еще теснее, когда Кэтрин узнала, что перед
нею та самая девушка-менестрель, из-за которой Генри
Уинд навлек на себя ее немилость. Теперь она оконча-
тельно уверилась в его невиновности и с радостью слушала
похвалы, которые Луиза щедро воздавала своему рыцар-
ственному заступнику. С другой стороны, музыкантша,
сознавая, насколько превосходит ее Кэтрин и по общест-
венному положению и нравственной силой, охотно оста-
навливалась на предмете, который был ей, видимо, при-
ятен, и, исполненная благодарности к храброму кузнецу,
пела песенку «О верном и храбром», издавна любимую
шотландцами:
О, верный мой,
О, храбрый мой!
Он ходит в шапке голубой,
И как душа его горда,
И как рука его тверда!
Хоть обыщите целый свет –
Нигде такого парня нет!
Есть рыцари из многих стран
– Француз и гордый алеман,
Что не страшатся тяжких ран,
Есть вольной Англии бойцы,
Стрелки из лука, молодцы,
Но нет нигде таких, как мой,
Что ходит в шапке голубой*.
Словом, хотя при других условиях дочь пертского ре-
месленника не могла бы добровольно разделять общество
какой-то странствующей певицы, теперь, когда обстоя-
тельства связали их, Кэтрин нашла в Луизе смиренную и
услужливую подругу.
Так прожили они дней пять, и, стараясь как можно
меньше попадаться людям на глаза, а может быть, избегая
неучтивого внимания челяди, они сами готовили себе пищу
в предоставленном им помещении. Луиза, как более
опытная в разных уловках и смелая в обхождении, да и
желая угодить Кэтрин, добровольно взяла на себя общение
с домочадцами, поскольку оно было необходимо, и полу-
чала от ключника припасы для их довольно скудного обе-
да, который она стряпала со всем искусством истинной
француженки. На шестой день, незадолго до полудня, пе-
вица, как всегда, пошла за провизией и, желая подышать
свежим воздухом, а может быть, и в надежде найти не-
много салату или петрушки или хоть нарвать букетик
ранних цветов, чтоб украсить ими стол, забрела в малень-
кий сад, прилегавший к замку. Она вернулась в башню
бледная как пепел и дрожа как осиновый лист. Ужас ее
мгновенно передался Кэтрин, и та с трудом нашла слова,
чтобы спросить, какое новое несчастье свалилось на них:
– Герцог Ротсей умер?
– Хуже – его морят голодом.
– Ты сошла с ума!