Пертская красавица (ил. Б.Пашкова)
Шрифт:
Смита. Еще два брата, остававшихся в рядах кухилов,
также пали, и Торквил со своим приемным сыном и ра-
неным Тормотом, принужденные отступить перед се-
мью-восемью хаттанами, остановились на берегу реки, в то
время как их противники, все до одного раненые, из по-
следних сил тянулись за ними. Торквил едва успел достичь
того места, где наметил остановиться, как юный Тормот
упал мертвый. Смерть его исторгла у отца первый и един-
ственный стон, какой он позволил себе за весь этот горе-
стный день.
– Сын мой Тормот, – сказал он, – самый юный, самый
любимый! Но если спасу я Гектора, я все спасу… Теперь,
дорогой мой приемыш, мой долг, я сделал для тебя все, что
может сделать человек, осталось последнее: дай мне снять
с тебя этот колдовской доспех – надень вместо него коль-
чугу Тормота, она легкая и придется тебе впору. Пока ты
будешь ее надевать, я брошусь на этих калек и сделаю что
смогу. Я с ними, верно, без труда расправлюсь – видишь,
они еле плетутся гуськом друг за другом, как недорезанные
быки. Во всяком случае, мой дорогой, если не смогу я тебя
спасти, я покажу тебе, как должно умирать мужчине.
Так говоря, Торквил расстегнул на Гекторе замки
менестрель и, протрубив дикую мелодию, выронил из рук волынку. Так как она была из
стекла, при падении она разбилась вдребезги, и уцелел только чантер, который сделан
был, как обычно, из бакаута (или железного дерева) Волынщик Мак-Ферсонов сохранил
эту волшебную трубку, и в роду у них и поныне считается, что она обеспечивает клану
процветание.
кольчуги в простодушной вере, что этим он разорвет те
сети, которыми страх и волшебство оплели сердце юного
вождя.
– Мой отец, мой отец! Нет, ты мне больше чем отец! –
говорил несчастный Эхин. – Не отходи от меня!.. Когда ты
рядом, я знаю, что буду биться до конца.
– Нельзя, – сказал Торквил. – Я задержу их и не дам к
тебе приблизиться, пока ты надеваешь кольчугу. Благо-
слови тебя бог во веки веков, любовь моей души!
Потрясая мечом, Торквил из Дубровы ринулся вперед
все с тем же роковым военным кличем, столько раз в этот
день огласившим поле. Bas air son Ea-chin! – снова трижды
громом прокатилось над ним. И каждый раз, как повторял
он свой военный клич, его меч сражал одного, другого,
третьего из воинов клана Хаттан, по мере того как они
поодиночке приближались к нему. «Славно бьешься, яст-
реб!», «Хорошо налетел, соколок!» – восклицал в толпе то
тот, то другой, следя за трудами бойца, которые, казалось,
даже теперь, в последний этот час, грозили изменить исход
сражения. Вдруг все крики смолкли, и среди мертвой ти-
шины был слышен только звон мечей, такой страшный,
точно весь спор пошел сначала, вылившись в единоборство
Генри Уинда и Торквила из Дубровы. Они так кидались
друг на друга, кололи, рубили, секли, как будто впервые
обнажили мечи в этот день, и ярость их была обоюдна,
потому что Торквил узнал в противнике того колдуна, ко-
торый, по его наивной вере, навел порчу на его дитя, а
Генри видел пред собой исполина, который с начала и до
конца сражения мешал тому, единственно ради чего всту-
пил он в строй, – не давал ему сразиться в поединке с
Гектором. Борьба казалась равной, что, возможно, было бы
не так, когда бы Генри, раненный сильнее, чем его про-
тивник, не утратил частично свою обычную ловкость.
Эхин между тем, оставшись один, силился впопыхах,
натянуть на себя доспехи павшего брата, но, охваченный
стыдом и отчаянием, бросил бестолковые свои попытки и
ринулся вперед помочь отцу в опасном единоборстве, пока
не подоспели другие из клана Хаттан. Он был уже в пяти
ярдах от сражавшихся, твердо решив вступить в эту гроз-
ную схватку на жизнь и смерть, когда его приемный отец
упал, рассеченный от ключицы чуть ли не до сердца, по-
следним дыханием своим прошептав все те же слова: Bas
air son Eachin! Несчастный юноша увидел, что пал его по-
следний защитник, увидел, что его смертельный враг, го-
нявшийся за ним по всему полю, стоит от него на длину
клинка и потрясает грозным своим мечом, которым про-
рубился через все препятствия, чтобы убить его, Гектора
Мак-Иана! Может быть, и этого было довольно, чтобы
довести до предела его природную робость, или, может
быть, в этот миг он спохватился, что стоит перед врагом без
панциря, между тем как и остальные противники, хоть и
еле ступая, но жадные до крови и мести, подтягиваются
один за другим. Скажем только, что сердце у него упало, в
глазах потемнело, зазвенело в ушах, голову заволокло ту-
маном, и все другие помыслы исчезли в страхе перед не-
минучей смертью. Нанеся Смиту лишь одни беспомощный
удар, он увернулся от ответного, отскочил назад, и не успел
противник снова занести свой меч, как Эхин бросился в
стремнину Тэя. Рев насмешек несся за ним вдогонку, пока
переплывал он реку, – хотя, может быть, среди глумив-
шихся не нашлось бы и десяти человек, которые в сходных