Пертская красавица (ил. Б.Пашкова)
Шрифт:
– Отец, – сказал оружейник, – она молится… Я не смею
с ней заговорить, как не смел бы прервать епископа, когда
он служит обедню.
– Ну, завел свое, отважный и доблестный олух! – сказал
ее отец и, обратившись к дочери, добавил: – Мы лучше
всего отблагодарим небо, доченька, если вознаградим по
заслугам наших ближних. Вот перед тобою тот, кого гос-
подь избрал своим орудием, чтобы спасти тебя от смерти, а
может быть, и самого худшего – от бесчестья. Прими его,
Кэтрин, как верного своего Валентина и того, кого я желал
бы назвать своим любезным сыном.
– Потом, отец! – возразила Кэтрин. – Сейчас я никого не
могу видеть… ни с кем не могу говорить. Не примите это за
неблагодарность – я, может быть, слишком благодарна
тому, кто стал орудием нашего спасения, – но позволь мне
сперва помолиться святой заступнице, во благовремение
пославшей нам избавителя… и дай мне минутку, чтоб на-
деть платье.
– Ну, слава богу, девочка! Одевайся на здоровье, уж в
этом тебе отказа не будет: первый раз за последние десять
дней ты заговорила как женщина. В самом деле, Гарри,
хотел бы я, чтобы моя дочь отрешилась от своей неруши-
мой святости, пока не настала пора причислить ее к лику
святых, как вторую святую Екатерину.
– Нет, кроме шуток, отец! Клянусь вам, у нее уже есть
по меньшей мере один искренний почитатель, готовый
служить ей на радость так преданно, как только способен
грешный человек. Итак, я на время прощаюсь с тобой,
прекрасная дева, – заключил он с жаром, – и да пошлет тебе
небо сны столь же мирные, как мирны твои помыслы, когда
ты не спишь. Я пойду охранять твой покой – и горе тому,
кто посмеет его нарушить!
– Мой добрый и отважный Генри, чье горячее сердце и
так вечно не в ладу с безрассудной рукой! Не ввязывайся
больше этой ночью ни в какие споры. Прими, однако, мою
искреннюю признательность и постарайся, чтобы мысли
твои стали такими же мирными, какими кажутся тебе мои.
Завтра мы встретимся, и ты уверишься в моей благодар-
ности. Прощай!
– Прощай, владычица и свет моего сердца! – сказал
оружейник.
Сойдя с лестницы, что вела в комнатку Кэтрин, он хо-
тел уже выйти на улицу, когда Гловер подхватил его под
руку:
– Я готов радоваться этой ночной драке, как никогда
еще не радовался звону мечей, если, Гарри, она и впрямь
образумила мою дочь и научила ее ценить тебя по заслу-
гам. Слава святому Макгридеру17! Я даже чувствую неж-
ность к этим озорникам, и мне жаль злополучного влюб-
ленного, которому уже никогда не придется носить на
правой руке шеврон. Эх! Бедняга до могильной доски бу-
дет чувствовать свою утрату, особенно когда станет наде-
вать перчатки… Да, впредь он будет платить нам за наше
искусство половинную плату… Нет, оставь, нынче ни на
шаг от этого дома! – продолжал он. – Ты не должен от нас
уходить, никак не должен, сынок!
– Я не уйду. Но, с вашего разрешения, покараулю на
улице. Нападение может повториться.
– Когда так, – сказал Саймон, – тебе способнее будет
отогнать их, оставаясь в стенах дома. Такое ведение боя
наиболее подобает нам, горожанам, – отбиваться из-за ка-
менных стен. Этому мы хорошо научились, выполняя по-
17 Название местности близ Перта, именуемой в просторечии Экклезмагерди
(Ecclesia Macgirdi), еще уберегает от полного забвения память об этом древнегэльском
святом.
винность по несению стражи. К тому же в эту ночь было
довольно переполоха и шума, нам обеспечены мир и покой
до утра. Ступай же за мной.
С этими словами он потащил охотно сдавшегося Генри
в то самое помещение, где они ужинали и где старуха, ко-
торую, как и других, подняло на ноги ночное сражение,
быстро развела огонь.
– А теперь, мой доблестный сын, – сказал Гловер, – чего
бы ты хотел выпить за здоровье твоего отца?
Генри Смит дал усадить себя на дубовую скамью и
сидел, не отводя глаз от огня, бросавшего красные отсветы
на его мужественное лицо. Он вполголоса бормотал про
себя:
– … «Добрый Генри»… «отважный Генри»… Ах! Если
бы она сказала «милый Генри»!
– Это что за напитки? – рассмеялся старый Гловер. –
Таких в моем погребе нет. Но если херес, или рейнское, или
гасконское подойдут для этого случая, скажи только слово,
и запенятся чаши… Так-то!
– «Горячая признательность», – продолжал вполголоса
оружейник. – Такого она мне раньше никогда не говорила:
«горячая признательность»… Смысл этих слов не слишком
ли растяжим?
– Он окажется, друг, растяжим, как шкурка козленка, –
сказал Гловер, – если только ты положишься во всем на
меня. Ответь же, чего ты хочешь выпить за завтраком?
– Чего вам самим угодно, отец, – небрежно сказал
оружейник и снова принялся перебирать сказанные ему
Кэтрин слова. – Она упомянула о моем горячем сердце, но
упомянула и о моей безрассудной руке. Как же мне изба-