Пертская красавица (ил. Б.Пашкова)
Шрифт:
виться от своего пристрастия к драке? Конечно, проще
всего отрубить себе правую руку и пригвоздить к цер-
ковным дверям, чтобы Кэтрин больше никогда меня ею не
попрекала.
– Довольно и одной отрубленной руки за эту ночь, –
сказал его друг и поставил на стол кувшин вина. – Что ты
себя терзаешь, приятель? Она любила бы тебя вдвое горя-
чей, когда б не видела, как ты перед ней благоговеешь. Но
дело приняло теперь иной оборот. Не могу я жить под
вечной угрозой, что проклятые головорезы, прихвостни
придворной знати, разграбят мою лавку и разнесут мой
дом, потому что мою дочь, изволите ли видеть, прозвали
пертской красавицей! Нет, я ей покажу, что я ее отец и
требую того повиновения, на какое дают мне право закон и
священное писание. Я хочу видеть ее твоей женой, Генри,
мое золотое сердце! Твоею женой, мой храбрец, и не далее
как через несколько недель. Ну, ну! За твою веселую
свадьбу, славный мой Смит!
Отец осушил большую чашу и наполнил ее вновь для
своего названого сына, который медленно поднес ее ко рту,
но, даже не пригубив, вдруг поставил на стол и покачал
головой.
– Ну, ежели ты не принимаешь такую здравицу, не
знаю, кому же ее принять, – сказал Саймон. – Что тебя
смутило, неразумный мальчик? Тут счастливый случай,
можно сказать, отдает мою дочь в твою власть, потому что
весь город из конца в конец станет ее срамить, если она
откажет тебе. Тут я, ее отец, не только согласен ударить по
рукам и сладить ваш брак, но от души хочу видеть вас со-
единенными так крепко, как не сшила бы игла сафьян. И
когда все на твоей стороне – и судьба, и отец, и все вокруг,
– ты смотришь безумным, как влюбленный из баллады,
который скорее бросится в Тэй, чем начнет ухаживать за
девицей, между тем как посвататься к ней проще простого
– только улучи счастливую минуту!
– Да, отец, счастливую минуту! А я спрашиваю, воз-
можна ли она, та счастливая минута, когда Кэтрин глянет
на землю и ее обитателей и склонит слух к такому грубому,
невежественному, неотесанному человеку, как я? Не могу
вам объяснить, почему это так, отец: я высоко держу го-
лову, не уступая в том другим мужчинам, но перед свято-
стью вашей дочери падаю духом и не могу не думать, что
это было бы чуть ли не кощунством – как ограбление
храма, – если бы я вдруг снискал ее любовь. Все ее по-
мыслы направлены к небу – не на таких, как я, расточать
их!
– Как хочешь, Генри, – ответил Гловер. – Я тебя не
собираюсь окрутить, моя дочь – еще того меньше, а чест-
ное предложение – не повод для ссоры. Но если ты дума-
ешь, что я поддамся ее глупым бредням о монастыре, так
будь уверен, никогда я на такое дело не пойду! Церковь я
люблю и чту, – сказал он, перекрестившись. – Я сполна
выплачиваю ей что следует, без принуждения и в срок – и
десятину и всяческие взносы на милостыню, на вино, на
воск, выплачиваю исправно, говорю я, как каждый обыва-
тель Перта, если он, как я, располагает средствами. Но я не
могу отдать церкви мою единственную овечку, последнее,
что осталось у меня на свете. Ее мать была мне дорога на
земле – теперь она ангел в небесах. Одно и осталось мне на
память об утраченной – моя Кэтрин, и если она постри-
жется в монахини, то не раньше, чем закроются навеки эти
старые глаза… А ты, друг мой Гоу, прошу тебя, поступай
так, как самому тебе кажется лучше. Будь спокоен, я ее в
жены тебе не навязываю.
– Ну вот, опять! Слишком крепко бьете! – сказал Генри.
– Этим у нас всегда кончается, отец: вы на меня в обиде,
потому что я не решаюсь сделать то, что превратило бы
меня в счастливейшего человека на земле, когда бы в моей
власти было это сделать… Эх, отец, пусть самый острый
кинжал, какой я выковал в жизни, пронзит сейчас мое
сердце, если оно хотя бы крохотной своей частицей не
принадлежит вашей дочери больше, чем мне самому. Но
что поделаешь! Не могу я думать о ней хуже, чем она того
заслуживает, или считать себя лучше, чем я есть, и то, что
вам представляется легким и возможным, для меня так же
трудно, как если бы требовалось сделать стальные латы из
оческов льна. Но… за ваше здоровье, отец, – добавил он
более веселым тоном, – и за мою прекрасную святую, за
Валентину мою, как я надеюсь называть по праву весь этот
год вашу дочь. И не буду больше вас задерживать – пора
вам склонить голову на подушку да понежиться в перинах
до рассвета, а там вы сами проведете меня в спальню вашей
дочери: это будет мне оправданием, когда я войду непро-
шеный пожелать ей доброго утра – самой прекрасной среди
всех, кого разбудит солнце в нашем городе и на много миль
вокруг!
– Недурной совет, сынок! – сказал честный Гловер. – А
сам ты как? Ляжешь рядом со мною или разделишь постель