Пертская красавица (ил. Б.Пашкова)
Шрифт:
быть, и вовсе не вернусь, если так пожелает отец – добавил
он с напускным безразличием.
– Когда я брал тебя в дом, – проговорил сурово Саймон
Гловер, – я полагал, что с этими шутками покончено. Я
полагал, что если я, при крайнем моем нежелании, взялся
обучить тебя честному ремеслу, то больше и речи не будет
о большой охоте или о военном сборе, о клановых сходках
и о всяких таких вещах!
– Меня не спрашивали, когда отправляли сюда, – воз-
разил надменно юноша. – Не могу вам сказать, какой был
уговор.
– Но я могу сказать вам, сэр Конахар, – разгневался
Гловер, – что так поступать непорядочно: навязался на
шею честному мастеру, попортил ему столько шкур, что
вовек не окупит их своею собственной, а теперь, когда
вошел в лета и может уже приносить хоть какую-то пользу,
он вдруг заявляет, что, мол, желает сам располагать своим
временем, точно оно принадлежит ему, а не мастеру!
– Сочтетесь с моим отцом, – ответил Конахар. – Он вам
хорошо заплатит – по французскому барашку20 за каждую
испорченную шкуру и по тучному быку или корове за ка-
ждый день, что я был в отлучке.
– Торгуй с ними, друг Гловер, торгуй! – жестко сказал
оружейник. – Тебе заплатят щедро, хотя едва ли честно.
Хотел бы я знать, сколько они вытрясли кошельков, чтобы
туго набить свой спорран21, из которого так широко пред-
лагают золото, и на чьих это пастбищах вскормлены те
тучные быки, которых пригонят сюда по ущельям Грэм-
пиана.
– Ты мне напомнил, любезный друг, – ответил юный
горец, высокомерно обратившись к Смиту, – что и с тобой
20 Французская золотая монета (mouton) называвшаяся так потому, что на ней было
выгравировано изображение ягненка.
21 Сумка горцев, делавшаяся большей частью из козьей кожи. Ее носили спереди у
пояса, и по-гэльски она называлась «спорран». Спорран-моулах – мохнатая сумка, сде-
ланная обычно из козьей шкуры или другого подобного же материала мехом внутрь.
мне нужно свести кое-какие счеты.
– Так не попадайся мне под руку, – бросил Генри,
протянув свою мускулистую руку, – не хочу я больше
подножек… и уколов шилом, как в минувшую ночь. Мне
нипочем осиное жало, но я не позволю осе подступиться
слишком близко, если я ее предостерег.
Конахар презрительно улыбнулся.
– Я не собираюсь наносить тебе вред, – сказал он. – Сын
моего отца оказал тебе слишком много чести, что пролил
кровь такого мужлана. Я уплачу тебе за каждую каплю и
тем ее сотру, чтобы больше она не пятнала моих пальцев.
– Потише, хвастливая мартышка! – сказал Смит. –
Кровь настоящего мужчины не расценивается на золото.
Тут может быть только одно искупление: ты пройдешь в
Низину на милю от Горной Страны с двумя самыми
сильными молодцами своего клана, я ими займусь, а тебя
тем часом предоставлю проучить моему подмастерью,
маленькому Дженкину.
Тут вмешалась Кэтрин.
– Успокойся, мой верный Валентин, – сказала она, –
если я вправе тебе приказывать. Успокойся и ты, Конахар,
обязанный мне повиновением, как дочери своего хозяина.
Нехорошо поутру вновь будить ту злобу, которую ночью
удалось усыпить.
– Прощай же, хозяин, – сказал Конахар, снова смерив
Смита презрительным взглядом, на который тот ответил
только смехом. – Прощай! Благодарю тебя за твою доброту
– ты меня ею дарил не по заслугам. Если иной раз я казался
неблагодарным, виною тому были обстоятельства, а не моя
злая воля… Кэтрин… – Он взглянул на девушку в сильном
волнении, в котором смешались противоречивые чувства, и
замолк, словно что-то хотел сказать, но не мог, потом от-
вернулся с одним словом: – Прощай!
Пять минут спустя, в брогах, с небольшим узелком
руке, он прошел в северные ворота Перта и двинулся в
сторону гор.
– Вот она, нищета, и с нею гордости столько, что хва-
тило бы на целый гэльский клан, – сказал Генри. – Маль-
чишка говорит о червонцах так запросто, как мог бы я го-
ворить о серебряных пенни, однако я готов поклясться, что
в большой палец от перчатки его матери уместится все
богатство их клана.
– Да, пожалуй, – рассмеялся Гловер. – Мать его была
ширококоста, особенно в пальцах и запястье.
– А скот, – продолжал Генри, – его отец и братья на-
воровали себе помаленьку, овцу за овцой.
– Чем меньше будем о них говорить, тем лучше – сказал
Гловер, снова приняв степенный вид. – Братьев у него не
осталось, и его отец имеет большую власть и длинные руки
– он простирает их всюду, куда может, а слышит он на
любое расстояние… Не стоит говорить о нем без надоб-
ности.
– И все-таки он отдал единственного сына в ученики к
пертскому перчаточнику? – удивился Генри. – По-моему,
ему скорее подошло бы изящное ремесло святого Крис-
пина*, как оно у нас именуется. Уж если сын великого