Пертская красавица (ил. Б.Пашкова)
Шрифт:
Мака или О’ идет в ремесленники, ему надо выбрать такое
ремесло, в котором он может брать пример с князей.
Замечание это, хоть и сделанное в шутку, пробудило в
нашем добром Саймоне чувство профессионального дос-
тоинства – преобладающее чувство, отмечавшее всю по-
вадку ремесленника тех времен.
– Ошибаешься, Генри, сынок, – возразил он веско. –
Перчаточники принадлежат к более почтенному цеху, по-
скольку они изготовляют нечто, что служит для рук, тогда
как сапожники и башмачники работают на ноги.
– Оба цеха – равно необходимые члены городской об-
щины, – сказал Генри, чей отец был как раз сапожником.
– Возможно, сын мой, – сказал Гловер, – но не равно
почтенные. Ты посуди: руку мы подаем в залог дружбы и
верности, а ноге не выпадает такой чести. Храбрец сража-
ется рукою – трус пускает в ход ноги, когда бежит с поля
боя. Перчаткой размахивают в воздухе, сапогом топчутся в
грязи… Приветствуя друга, человек ему протягивает руку,
а захочешь ты отпихнуть собаку или того, кого ставишь не
выше собаки, ты его пнешь ногой. По всему белому свету
перчатка на острие копья служит знаком и залогом верно-
сти, брошенная же наземь, она означает вызов на рыцар-
ский поединок. А со стоптанным башмаком, насколько я
припомню, связано только одно: иной раз старая баба ки-
дает его вслед, чтобы человеку была удача в пути. Но в эту
примету я не больно верю.
Красноречивая попытка друга превознести достоинства
своего ремесла позабавила оружейника.
– Право, – сказал он с улыбкой, – я не из тех, кто
склонен принижать ремесло перчаточника. И то, сказать, я
ведь и сам выделываю рукавицы. Но, глубоко почитая ваше
древнее искусство, я все же не могу не подивиться, что отец
Конахара отдал сына в учение к ремесленнику из Нижней
Шотландии, когда в глазах этих высокородных горцев мы
стоим куда ниже их и принадлежим к презренному пле-
мени трудовых людей, только того и достойных, чтобы ими
помыкали и грабили их всякий раз, когда голоштанник
дуньевассал* увидит, что можно это сделать спокойно, без
помехи.
– Да, – молвил Гловер, – но отец Конахара был выну-
жден к тому особыми… – Он прикусил язык и добавил: – …
очень важными причинами. Словом, я вел с ним честную
игру, и я не сомневаюсь, что и он поведет себя со мною
честно. Но своим неожиданным уходом мальчишка по-
ставил меня в затруднительное положение. Я ему кое-что
поручил. Пойду загляну в мастерскую.
– Не могу ли я помочь вам, отец? – сказал Генри Гоу,
обманутый озабоченным видом старика.
– Ты? Никак! – отстранил друга Саймон.
По его сухому тону Генри понял, что совершил оп-
лошность. Он покраснел до ушей за свою недогадливость:
как же это любовь не надоумила его подхватить намек!
– А ты, Кэтрин, – добавил Гловер, оставляя комнату, –
минут пять займи разговором своего Валентина и при-
смотри, чтоб он не сбежал, пока я не вернусь… Пойдем со
мной, Дороти, у меня найдется дело для твоих старых рук.
Он вышел, старуха – за ним, и Генри Смит чуть ли не
впервые в своей жизни остался наедине с Кэтрин. С минуту
девушка чувствовала растерянность, влюбленный – не-
ловкость, наконец Генри, призвав все свое мужество, вы-
нул из кармана перчатки, полученные им только что от
Саймона, и обратился к ней с просьбой, чтоб она позволила
человеку, которого так милостиво наградила в это утро,
заплатить установленную пеню за то, что он спал в такое
время, когда за одну бессонную минуту он был бы рад
поступиться целым годом сна.
– Ах, нет, – ответила Кэтрин, – я высоко чту святого
Валентина, но его завет не дает мне права на вознаграж-
дение, которое вы хотите уплатить. Я и думать не могу
принять от вас пеню.
– Эти перчатки, – возразил Генри и решительно подсел
поближе к Кэтрин, – сработаны руками, самыми для вас
дорогими. И посмотрите – они скроены как раз по вашей
ручке.
Так говоря, он развернул перчатку и, взяв девушку под
локоть могучей рукой, растянул перчатку рядом на столе,
показывая, как она будет впору.
– Посмотрите на это узкое, длинное запястье, на эти
тоненькие пальчики, подумайте, кто прошил эти швы зо-
лотом и шелком, и решите, должны ли перчатка и та
единственная рука, на которую она пришлась бы впору, –
должны ли они оставаться врозь лишь потому, что несча-
стная перчатка одну быстролетную минуту побывала в
такой черной и грубой руке, как моя?
– Дар мне приятен, поскольку он идет от моего отца, –
сказала Кэтрин, – и, конечно, тем приятнее, что идет и от
моего друга, – она сделала упор на этом слове, – от моего
Валентина и защитника.
– Позвольте, я пособлю надеть, – сказал Смит, еще
ближе к ней пододвинувшись. – Она поначалу покажется
тесноватой, потребуется, верно, помощь.
– А вы искусны в подобном услужении, мой добрый
Генри Гоу? – улыбнулась девушка, но все же поспешила