Пертская красавица (ил. Б.Пашкова)
Шрифт:
датайство о возмещении обиды как предлог, чтобы из нас
же выжать побольше денег.
– Нет, из дома Олбени нам судьи не надо! – с тем же
единодушием ответил сход.
– Или, может быть, – добавил Саймон, – он поручит
заняться нами герцогу Ротсею*. Юный принц-сорванец
обратит нашу обиду в потеху для своих веселых удальцов и
прикажет своим менестрелям сложить о ней песню.
– Не надобно нам Ротсея! Он знает лишь забавы, не
годится он в судьи! – снова дружно прокричали горожане.
Видя, что он успешно подвел к тому, к чему клонил,
Саймон осмелел, но все же следующее грозное имя назвал
боязливым полушепотом:
– Тогда не предпочтете ли вы Черного Дугласа*?
С минуту никто не отвечал. Все переглянулись, лица у
людей угрюмо вытянулись, губы побелели. Один лишь
Генри Смит смело, твердым голосом высказал то, что ду-
мал каждый, но чего никто не отважился вымолвить вслух:
– Поставить Черного Дугласа судьей между горожа-
нином и дворянином… или даже знатным лордом, как я
подозреваю… Ну нет, уж лучше черного дьявола из пре-
исподней! С ума ты своротил, отец Саймон, что несешь
такую дичь!
Снова наступило опасливое молчание, которое нару-
шил наконец Крейгдэлли.
Смерив говорившего многозначительным взглядом, он
заметил:
– Ты полагаешься на свой кафтан со стальной подбив-
кой, сосед Смит, а то бы не говорил так смело.
– Я полагаюсь на верное сердце под своим кафтаном,
каков он ни есть, бэйли, – ответил бесстрашный Смит. – И
хоть я не говорун, никто из знатных особ не навесит мне
замка на рот.
– Носи кафтан поплотнее, добрый Генри, или не говори
так громко, – повторил бэйли тем же многозначительным
тоном. – По городу ходят молодцы с границы со знаком
кровавого сердца на плече22. Но все эти речи ни к чему. Что
мы станем делать?
– Речь хороша, когда коротка, – сказал Смит. – Обра-
тимся к нашему мэру и попросим у него совета и помощи.
Ропот одобрения пошел по рядам, а Оливер Праудфьют
воскликнул:
– Я же полчаса твердил это, а вы не хотели меня слу-
шать! Идемте к нашему мэру, говорил я. Он сам дворянин,
ему и разбирать все споры между городом и знатью.
– Тише, соседи, тише! Ходите и говорите с опаской, –
сказал тонкий, худой человечек, чья небольшая фигурка
как будто еще сжалась и стала совсем похожа на тень – так
он старался принять вид предельного уничижения и ка-
заться в соответствии со своими доводами еще более
жалким и незаметным, чем его создала природа. – Изви-
ните меня, – сказал он, – я всего лишь бедный аптекарь.
Тем не менее я воспитывался в Париже и обучен наукам о
человеке и cursus medendi23 не хуже всякого, кто именует
себя врачом. Думается мне, я, пожалуй, сообразил, как
врачевать эту рану и какие надобны тут снадобья. Вот пе-
ред нами Саймон Гловер – человек, как все вы знаете,
достойнейший. Разве он не должен был бы горячее всех
настаивать на самом строгом судебном расследовании,
коль скоро в этом деле задета честь его семьи? А между тем
он увиливает, не хочет выступить с обвинением против
буянов. Так не думаете ли вы, что если он не желает под-
нимать дело, значит у него имеются на то свои особые и
22 Широко известный отличительный знак дома Дугласов.
23 Способам врачевания.
важные причины, о которых он предпочитает умолчать?
Уж кому-кому, а мне и вовсе не пристало совать палец в
чужую рану! Но увы! Все мы знаем, что юные девицы – это
все равно что летучая эссенция. Предположим далее, что
некая честная девица – вполне невинная, конечно, – ос-
тавляет на утро святого Валентина свое окно незапертым,
чтобы какой-нибудь галантный кавалер получил возмож-
ность – конечно, без урона для ее девичьей чести – сде-
латься на предстоящий год ее Валентином, и допустим, что
кавалера настигли, – разве она не поднимет крик, как если
бы гость вторгся неожиданно, ну, а там… Взвесьте это всё,
потолчите в ступе и посудите – стоит ли городу из-за та-
кого дела ввязываться в ссору?
Аптекарь излагал свои мнения в самом двусмысленном
тоне, но его щуплая фигурка стала и вовсе бестелесной,
когда он увидел, как кровь прилила к щекам Саймона
Гловера, а лицо грозного Смита жарко зарделось до корней
волос. Оружейник выступил вперед, вперил строгий взгляд
в испуганного аптекаря и начал:
– Ах ты скелет ходячий! Колба с одышкой! Отравитель
по ремеслу! Когда бы я полагал, что твое смрадное дыха-
ние может хоть на четверть секунды затмить светлое имя
Кэтрин Гловер, я бы истолок тебя, грязный колдун, в твоей
же ступе, подмешал бы к твоим гнусным останкам серный
цвет – единственное не фальшивое лекарство в твоей лавке
– и сделал бы из этой смеси мазь для втирания шелудивым
собакам!
– Стой, Генри, сынок, стой! – властным окриком оста-