Пертская красавица (ил. Б.Пашкова)
Шрифт:
помеху правосудию. Но он отогнал этот помысел как
наущение сатаны и не позволил себе проронить ни единого
слова, которое выдало бы церковнику, что в его сердце
затаилось хоть на миг такое нечестивое сомнение, напро-
тив того, он поспешил перейти к другому предмету.
– Тень на солнечных часах, – сказал он, – неустанно
движется. Ваше сообщение сильно меня огорчило, но я
полагаю, лорды моего совета уже навели порядок, разо-
бравшись, кто прав, кто виноват в этой злополучной драке.
В недобрый час возложила на меня судьба править наро-
дом, среди которого, кажется мне, есть только один чело-
век, желающий мира и покоя, – я сам!
– Церковь всегда желает мира и покоя, – добавил на-
стоятель, не допуская, чтобы король позволил себе в уг-
нетенном состоянии духа высказать такое суждение, не
сделав почтительной оговорки в пользу церкви.
– Таковою была и наша мысль, – сказал Роберт. – Но,
отец настоятель, вы не можете не согласиться, что церковь,
ведя нещадную борьбу за свою благородную цель, упо-
добляется той хозяйке-хлопотунье, которая вздымает об-
лака пыли, думая, что выметает ее.
Настоятель не оставил бы этих слов без ответа, но дверь
в исповедальню отворилась, и дворянин-прислужник до-
ложил о приходе герцога Олбени.
ГЛАВА X
Друг милый, не брани
Веселость той, что лишь вчера грустила,
А завтра снова может загрустить.
Джоанна Бейли*
Герцога Олбени, как и его брата-короля, звали Робер-
том. Король получил при крещении имя Джон, которое
решил сменить, когда короновался, так как суеверие того
времени связало это имя с бедами жизни и царствования
королей Иоанна Английского, Иоанна Французского, Ио-
анна Бэлиола Шотландского. Было решено, что новому
королю, дабы отвести дурное предзнаменование, следует
принять имя Роберт, любезное шотландцам в память Ро-
берта Брюса. Мы упоминаем об этом здесь, чтобы разъяс-
нить, каким образом два брата в одной семье получили при
крещении одно и то же имя, что, разумеется, и в ту пору
было столь же необычно, как и в наши дни.
Олбени, тоже человек в годах, был так же чужд воин-
ственности, как и сам король. Но если он и не отличался
храбростью, у него хватало ума прятать и маскировать
недостаток, который, как только бы о нем заподозрили,
неминуемо обрек на крушение все его честолюбивые за-
мыслы. К тому же у него довольно было гордости, подме-
нявшей в случае нужды отвагу, и довольно самообладания,
чтобы не выдать тайную боязнь. В прочих отношениях это
был искушенный царедворец – спокойный, хладнокровный
и ловкий, который неуклонно преследует намеченную
цель, пусть даже весьма отдаленную, и никогда не упускает
ее из виду, хотя бы временами и казалось, что избранные
им извилистые тропы ведут совсем в другую сторону. На-
ружностью он был схож с королем – те же благородство и
величие отмечали осанку его и черты лица. Но, не в пример
старшему брату, он не страдал никакою немощью, был
энергичен и более легок во всех смыслах этого слова.
Одежда была на нем, как подобало его возрасту и сану,
богатая и тяжелая. Он, как и брат его король, не имел при
себе оружия – только набор ножей в небольшом футляре
висел у пояса на том месте, где полагалось быть если не
мечу, то кинжалу.
Едва герцог показался в дверях, настоятель, отвесив
поклон, почтительно отошел в нишу на другом конце
комнаты, чтобы братья могли свободно вести разговор, не
стесненные присутствием третьего лица. Необходимо
упомянуть, что эту нишу образовало окно, вырубленное с
фасада так называемого дворца – одного из внутренних
монастырских зданий, в котором нередко проживали
шотландские короли, но в другое время его обычно зани-
мал настоятель, иначе говоря – аббат. Окно приходилось
над главным входом в королевские палаты и смотрело на
внутреннюю квадратную площадь монастырского двора,
огражденную справа продольной стеной великолепной
церкви, слева – строением, где над подвалом с погребами
разместились трапезная, капитул и прочие монастырские
покои, совершенно обособленные от покоев, отводимых
королю Роберту и его двору, четвертый ряд строений,
своей нарядной внешней стороной обращенный к восхо-
дящему солнцу, представлял собою просторную
hospitium30 для приема путешественников и паломников и
несколько подсобных помещений – всяческие службы и
склады, где хранились бесчисленные припасы для под-
держания
пышного
гостеприимства
мона-
хов-доминиканцев. Сквозь восточный фасад вел во двор
длинный проход с высокими сводами, приходясь прямо
напротив того окна, у которого стоял приор Ансельм,
имевший, таким образом, возможность заглянуть в темноту
под аркой и наблюдать мерцание света, проникавшего в
открытые наружные ворота, но так как окно расположено