Перуновы дети
Шрифт:
Таинственные пергаменты продолжали стоять перед глазами Юрия Петровича и тогда, когда он, распрощавшись с Изенбеком, спускался по лестнице, и когда шёл домой по Брюгман-авеню. Мысль о том, что свитки могли оказаться той самой поэмой о Святославе, о которой он где-то слышал или читал в исторических хрониках, вошла в него, как болезнь, и поселила внутреннее беспокойство.
А ночью Миролюбову приснилось, будто он в воинском облачении ехал вместе с князем Святославом на охоту, и белый искрящийся снег вздымался серебряной пылью под копытами резвых коней.
Глава пятая
Вечеринка у мадам Ламонт
Эта молодая леди имеет мужской склад ума и сильный характер. Такие не по мне. Но будь уверен, брат, подобные женщины, если ты им понравишься, сродни жёнам декабристов: они способны на подвиг и самопожертвование…
На вечеринку к мадам Ламонт Юрий попал случайно. Его коллега по работе на лакокрасочном заводе Пётр Поздняков, шустрый белобрысый одессит, о котором знакомые говорили, что ему почесать языком так же важно, как для пьяницы приложиться к рюмке, затащил его едва ли не силой. Миролюбов не очень любил незнакомые компании, а после развода с женой болезненно реагировал на присутствие женщин. Ему казалось, что все они смотрят на него с некоторой скрытой издевкой, как на неудачника. Но Пьер Сквозняк, так Петра называла большая часть знакомых эмигрантов, не был бы самим собой, если бы не завлёк-таки «Жоржа» на вечеринку.
Пока ехали в трамвае, пошёл мелкий осенний дождь.
– Может, не сегодня, как-нибудь в другой раз, – продолжал вяло сопротивляться Миролюбов, – дождь вон начался, промокнем.
– Юра, я тебя не узнаю, боевой офицер, гроза киевских большевиков, отчаянный путешественник – и вдруг боится дождя! Смех! Не позорь мою седую голову.
– Она у тебя белобрысая, а не седая, – не удержался от улыбки Юрий.
– Не важно, главное, что там собираются люди, которые обожают необычное и таинственное, им можно забить мозги всякой мистической ерундой. Главное: трепаться с серьёзной миной. Бывают недурственные, к тому же богатые цыпочки, которыми можно заняться. Только это непросто, местное население на нас, русских эмигрантов, смотрит свысока, браки с нашим братом не одобряются, – с горькой улыбкой заметил Пьер. – Но, как говорится, чем чёрт не шутит, не таскать же нам теперь всю жизнь мешки и банки, как ломовым амбалам в одесском порту! – подбодрил неунывающий Поздняков. – А горячие бутерброды, между прочим, уже остывают, как и натуральный турецкий кофе. Мм, я уже ощущаю его чудесный аромат, шоб я так жил, если вру! Поднимайся, следующая остановка наша, и помни: я не грузчик, а заместитель главного технолога, а ты начальник химлаборатории. Всё, пошли! – Пьер знал, чем соблазнить коллегу.
Квартира на третьем этаже оказалась довольно просторной. Сняв плащи и мокрую обувь, прошли из прихожей, украшенной гобеленами, в гостиную, выдержанную в пурпурных тонах. Человек десять сидели вокруг большого овального стола. Пьер не соврал. На столе, сервированном роскошной старинной посудой, был накрыт скромный ужин.
– Мадам и мсье, – застрекотал по-французски Поздняков, – разрешите вам представить моего друга, удивительного человека легендарной судьбы, известного российского поэта, штабс-капитана армии его императорского величества Юрия Петровича Миролюбова.
– Ты что несёшь, Петя, какой к чертям штабс-капитан? – зловеще зашипел в его сторону Миролюбов.
– Спокойно, Юра, тут по-русски никто ни слова, для них что подхорунжий, что штабс-капитан – один хрен, – продолжая улыбаться, вполголоса проговорил одессит.
…– Кстати, мадам Ламонт, – нарочито громко, чтобы слышали все, обратился к хозяйке Пьер, когда ужин подходил к концу, – мсье Миролюбов прожил несколько лет в Индии, о невероятных чудесах которой мы говорили в прошлый раз. Я думаю, он не откажется рассказать нам кое-что из своих впечатлений об этой загадочной стране. К тому же он поэт!
Возглас одобрительного восхищения прозвучал красноречивой поддержкой предложению одессита.
– Давай, Юра, изобрази что-нибудь об этой самой Индии, публика ждёт твоего выхода, не дрейфь! – опять негромкой скороговоркой по-русски проговорил Поздняков.
– Просим, просим! – поддержали нового гостя.
Миролюбову пришлось вспомнить всё, что он знал об Индии, что когда-либо читал о древней истории и философии этой страны, оживляя повествование собственными впечатлениями. Говорил он, в отличие от Пьера, неторопливо, подбирая нужные слова для наиболее яркого повествования. От этого фразы приобретали какую-то особенную значимость. Да и большие выразительные глаза, и вся его крупная фигура выглядели не менее внушительно, чем речь. В заключение Юрий Петрович уже по-русски прочитал своё стихотворение и был отмечен восторженными аплодисментами и многими одобрительными восклицаниями.
– Ты им понравился! – довольным тоном сказал Пётр, когда все гости, поднявшись из-за стола, разбились на несколько группок, а Миролюбов с Поздняковым вышли на лестницу покурить. – Мадам Лоран обратила на тебя внимание, она владелица крупного магазина, между прочим, не замужем, овдовела года полтора назад. Хозяйка, мадам Ламонт, старая дева, тоже имеет средства, но в своё время смерть отца и брата так повлияли на неё, что она живёт в мире иллюзий и контактирует в основном с миром загробным.
– Понятно, – констатировал Миролюбов. – Я смотрю, никто не расходится, ждут чего-то?
– Именно. Сейчас начнётся спиритический сеанс, некоторые ради этого и приходят. Многие насчёт гешефта своего интересуются у духов: покупать, не покупать, заключать сделку или не заключать, иные судьбой своей озабочены или родственными отношениями. Наверное, уже всё готово, пойдём!
Они вернулись в гостиную, где большой стол был сдвинут к окну, а в центре стоял маленький. На нём лежал лист белого картона с нанесёнными по кругу буквами и цифрами. Отдельно на том же картоне были написаны слова «да» и «нет». Гостиная теперь почти полностью утопала в полумраке, под большим фиолетово-розовым абажуром неярко светила лишь одна лампочка, отбрасывая неровный круг света на стол с листом картона. Присутствующие, сидевшие на стульях, расставленных вокруг стола, негромко переговаривались. Четыре стула с высокими гнутыми спинками были пусты.
– Вы слышали, как Гитлер отзывается о евреях? Такое впечатление, что он готов их всех выслать из страны, – говорил плотный мужчина в очках, кажется музыкант из оперного театра.
– Зато в Германии теперь порядок наводят, безработица за этот год с небольшим, после прихода его к власти, существенно снизилась, промышленность развивается. А у нас депрессия возрастает, порядка вообще никакого! – ответил музыканту молодой худощавый мужчина лет тридцати.
В это время в гостиную вошла мадам Ламонт, которая успела после ужина переодеться и выглядела теперь весьма экзотично. Пурпурная накидка в тон интерьеру комнаты, чёрное длинное платье с глубоким декольте, немыслимая конструкция, напоминавшая одновременно роскошную шляпу и колпак звездочёта или медиума, и тонкая, длинная сигарета в дорогом изящном мундштуке. Услышав упоминание о Германии, она на минуту остановилась и произнесла многозначительно, понизив голос почти до шёпота:
– Кстати, мадам и мсье, в Германии сейчас повышенный интерес к оккультным наукам. Гитлер сам является неплохим медиумом, да-да!
Молодой мужчина согласно закивал и продолжил таким же тихим полушёпотом, как и мадам Ламонт:
– У меня есть совершенно точные сведения, что ещё в девятнадцатом году немецкие медиумы из тайного общества «Туле» во время сеанса вошли в контакт с цивилизацией из созвездия Тельца и получили уникальные сведения по устройству каких-то фантастических летательных аппаратов, которые уже начали строить. Так что Адольф Гитлер и Германия вообще ещё так себя покажут, что у всех волосы дыбом встанут, вот увидите!