Перуновы дети
Шрифт:
– А я, коли дозволишь, с вами поеду, – добавил тот.
Микула удивился ещё более:
– Так что ж это, прогнал тебя боярин, или как? Ты ж всю сечу, почитай, спас…
– Да кто тебе речёт, что прогнал? Напротив, отблагодарил, – вон коня какого дал, и в сумах кое-что имеется, – лукаво подмигнул он.
– Тогда я совсем ничего не разумею. Совсем ты меня запутал, Вьюн, одним словом! – досадливо воскликнул Микула.
– Погоди, я растолкую. – Вьюн собрался с мыслями. – Я у боярина давно служу, – начал он. – Однажды их дружина в Нов-граде стояла. Я тогда мальцом ещё был, дружинником мечтал стать. Да все смеялись надо мной: мал я был, худ, да ещё и скрюченный, как стручок перечный. Понимал, что такого меня не возьмут на службу, потому возле дружинников вертелся, чтоб хоть коней их погладить, чтоб накормить их, почистить дозволили, а всадникам седло или шелом подать. Некоторые прогоняли, подзатыльники отвешивали, а я всё равно приходил. А потом как-то боярин Корень меня заметил, порасспросил кое о чём и велел меня с собой на учения брать. Дружинникам потеха – покатываются, глядя, как я меч двумя руками едва поднимаю, а большой щит меня и вовсе с ног валит. Но, видя, с какой охотой я за всё брался, стали кой-чему подучивать, а боярин всё за мной зорким оком следил, видать, узрел нечто, одному ему ведомое. В общем, оставил меня при дружине и всерьёз за моё обучение принялся: бегать заставлял в полном снаряжении, в воде плавать, с тростинкой на дне реки часами сидеть, ужом ползать, через канавы-ручьи перепрыгивать. И, надо сказать, выправился я, из тощего да скрюченного в нормального человека оборотился, хоть ростом невелик и в плечах неширок. Однако многие не умели делать того, чему я выучился. Потому и в изведатели меня боярин определил: прост, неприметен, везде пройду, всё разузнаю.
– Отчего ж тогда отпускает тебя Корень? – отозвался Микула.
– А то, что смерти он ищет. А меня любит ну, почитай, как сына родного и погибели моей не желает.
– С чего это боярину смерти шукать? – недоверчиво переспросил Микула. – Он же при власти, деньгах и почёте, чего ещё надо?
– Эх, простой ты человек, Микула, хоть и вдвое больше моего на свете прожил. А в княжеских покоях тебе, видно, бывать не приходилось…
– Да уж, не довелось… – слегка обиделся Микула.
– То-то и добре, что не довелось. Тяжко там вольному человеку: от богатства и роскоши завсегда смрадным духом тянет, лестью, завистью, злобой потаённой. Каждый норовит поближе к светлейшему князю быть, а других отпихнуть подале.
– Как свиньи у корыта, – заметил Микула.
– Пожалуй, почище волков будут, родного отца и брата не щадят из-за проклятого злата и власти. А теперь и из-за новой веры. А боярин Корень воин, он ещё Святославу служил. Не любит он суеты придворной, да и его там не любят, до поры до времени терпят только. Кто лучше его с печенегами либо хазарами справиться может, он битву чует, как мать дитя кровное. Да только завтра может послать князь землю какую крестить, таких вот, как вы, излавливать да наказывать по всей строгости, непокорные грады и селения жечь. Знает об этом Корень, вот и ищет смерти в честном бою, в сече с ворогом, а не со своими же братьями-русами. Вино стал греческое пить в премногих количествах. И сам меня сюда отослал, пойду с вами в Нов-град, вернусь на отцовщину. У вас мужиков мало осталось, может, сгожусь по пути…
– За тобой самим глядеть надо, – буркнул Микула.
– Дело поправимое, – ответил Вьюн, – чуток отлежусь только и буду опять как новый.
Далеко за полночь беседовали Микула с Вьюном. Потом Вьюн уснул, а Микула всё лежал, обдумывая предстоящий нелёгкий путь, перебирал в уме, всё ли сделали, ничего не забыли. Убиенных предали огню, их прах повезут с собою в новую землю. Справили Малую Тризну, а живым пора в путь-дорогу. Коней и припасы боярские, пожалуй, надо взять, сгодятся. Корень-то, выходит, наш воевода, свойский…
Светозар застонал во сне, и Ивица метнулась к нему, поправляя повязки с наложенными травами. Отец Велимир сказал, что юноша поборет недуг, но она всё равно тревожилась. После смерти Жилко и ранения Светозара отец Велимир нагружал её работой, чтоб не затосковала, но девушка и сама не отходила от раненых.
На одном из возов, привязанный за лапу, сидел, нахохлившись, сокол Рябого. Он тоже остался один, без хозяина. Многие жёны лишились мужей, дети – отцов и братьев. Тяжелы и горьки были эти дни, но надо находить силы жить дальше.
Микула глядел в небо, туда, где по бескрайнему чёрному полю тянулся Большой Воз, а Малый Воз ходил за ним по колу, словно привязанный к небесной коновязи.
«А зори, выходит, тоже вкруг одного места вьются, как бджолы вокруг матки», – засыпая, подумал Микула.
Глава девятая
Живой огонь
Тяжкие грядут времена, на Русь опускается Ночь Сварога, и токмо с помощью Перуновой силы волхв сможет отстоять, защитить и донести людям древние пращурские знания и святыни. Жрец-просветитель и жрец-воин должны слиться в одно, как сливаются Перун и Даждь-бог в едином лике Сварога.
Вечерняя Заря разлила по небу густые багрянцы, лес напитался её отражением и стал розовым.
Светозар в последний раз широким взмахом опустил топор, вогнав его в колоду, и вытер пот со лба. Сегодня мужчины не позволили себе сделать даже обычного перерыва для дневной трапезы: старались сделать как можно больше, чтобы успеть к празднику. Ещё бы, ведь завтра впервые за три лета они справят Купальские Свята как положено. Наконец-то очаги от Священного огня будут зажжены в каждом доме, пахнущем свежим деревом и смолой, а не в тесных землянках или наскоро срубленных длинных бараках, которые теперь станут амбарами для хранения припасов, конюшнями и стойлами для скота.
Светозар опустился на бревно, растирая занывшую спину со шрамом, и, отдыхая, стал наблюдать за уменьшающейся полоской Зари, будто кто-то там, за лесом, тянул с неба красное покрывало.
Вспомнилось, как после долгих и опасных скитаний, сражений и потерь их табор, превратившийся, по сути, в полувоенный лагерь, наконец оказался в этих глухих местах.
Остановившись на отдых у ручья, все были очарованы безлюдьем и первородной тишиной здешних краёв. Старшие, посовещавшись с Велимиром, решили, что где-то поблизости можно поселиться, но как выбрать подходящее место?
– Принесём жертву у ручья и поглядим на кобь [29] , – ответствовал старый волхв.
Кликнув Светозара, отец Велимир прошёл выше по течению и, проговаривая слова молитвы-обращения, излил из кувшина в воду немного сурицы. Затем повелел Светозару бросить взятые с собой цветы и хлебные колосья. Ручей подхватил приношение и увлёк его вдаль, не прибив к берегу. Отец Велимир остался доволен.
– Теперь, Светозарка, принеси-ка сокола. Верным другом он был нашему Рябому, пущай теперь и нам службу сослужит.
29
Кобь – у древних славян – гадание по птичьему полёту.
Светозар сбегал к повозкам, на одной из которых сидел привязанный за ногу сокол. Юноша надел на руку перчатку из толстой кожи, взял на неё птицу и вернулся к ручью.
Старик несколько раз погладил сокола, который от этого притих, перестал нервно оглядываться, а потом и вовсе как бы уснул.
– Эх, стар я, чтоб самому соколом ясным в небо взлететь, – посетовал отец Велимир, – оглядеть всё окрест и место пригожее сыскать. А ты ещё молод, Светозарка, для такого волхвования. Посему пусть Птица Вещая нашими очами будет.