Перуновы дети
Шрифт:
Это была последняя мысль, промелькнувшая в мозгу.
Режущий яркий свет, подобный то ли зареву горящей избушки волхва, то ли отблеску зеркальной стали на лезвии топора, то ли вспышке таинственной голубой молнии, полыхнул невыносимым сиянием одновременно со страшным взрывом достигшей цели ракеты, испепеляющей всё живое в своём быстром и жарком последнем огне.
А может быть, в первом? Может, существует-таки огонь возрождения в иной ипостаси, когда энергетический сгусток мысли, покинув бренную оболочку, устремляется в бездонные глубины Пространства и Времени, где его ждут блуждающие мыслечастицы иных субстанций, тех, кого он знал, и тех, с кем не был никогда знаком, но которые пребывают теперь все вместе, слившись с ангелами и богами.
Глава третья
Уроки французского
– Знаете, для меня, врача с немалым стажем, человек стал гораздо большей загадкой, чем когда я был начинающим медиком. Иногда объективно здоровые и сильные люди погибают от несерьёзных, казалась бы, болезней и ран. А иногда бывает как с вами. Человек выкарабкивается вопреки всему, словно ему с той стороны подставляют лестницу…
Конусовидное рыло стального монстра, начинённого смертью, мчалось прямо на Вячеслава. Всё вокруг остекленело и замерло. Время стало вязким, как патока, и медленно обтекало приближающуюся ракету. Гипнотическая сила неотвратимости парализовала волю и обездвиживала тело, поселяя внутри лишь ненависть к проклятому куску рукотворного железа. И чем ближе надвигалась смерть, тем сильней накалялось чувство ярости. Они встретились в один миг: ракета и ненависть к ней, и взорвались единовременной вспышкой нестерпимой белизны, пламенем, за которым был абсолютный Свет. Обострённые до предела боль, страх и отчаяние тоже разлетелись на куски и исчезли.
Немилосердная яркость света постепенно ослабла и перешла в сияние солнца, ласково освещавшего лес и тропинку, по которой шли двое мальчишек. Один из них, курчавый и темноволосый, обернулся и произнёс, радостно улыбаясь:
– А ты говорил, что мы не встретимся!..
Затем последовал чёрный провал. Потом за порогом боли, а может, и смерти стали возникать другие видения, которые приходили из ниоткуда и жили какой-то своей, только им ведомой жизнью. Высокий худощавый старик с чубом что-то поясняет русоволосому подростку, делая при этом замысловатые и плавные движения тяжёлым обоюдоострым мечом. Подросток рыдает от безутешного горя на пепелище, сжимая в руке закопчённый амулет. Из осеннего леса, шурша опавшей листвой, выдвигается странный отряд всадников в простых холщовых одеждах, мужчины вооружены копьями, рогатинами и топорами. Вслед за конным разъездом катятся телеги с женщинами, стариками, детьми, домашним скарбом и овцами со связанными ногами. Оглядываясь по сторонам, люди стремятся поскорее проскочить открытое пространство.
Невиданный город с удивительными домами вдруг приходит в смятение, земля ходуном ходит под ногами, покрывается трещинами, и жители бегут к морю, спасаясь на парусно-гребных судах, таща за собой детей, скарб, блеющих и ревущих от страха животных.
Суда одно за другим торопливо отчаливают от зыбкой тверди, которая неожиданно быстро начинает погружаться в морскую пучину. Высокий, почти правильный конус горы извергает клубы огня и дыма, раскалённые камни с чудовищным гулом и грохотом летят на зелёные склоны и красивые строения, довершая скорую гибель острова, только что полного жизни.
Казалось, картины, словно повинуясь движению невидимого маятника, появлялись только для того, чтобы наполнить мозг чувствами ужаса и страдания, накалив их до состояния внутреннего взрыва, за которым вновь наступал абсолютный Свет и абсолютная Тьма. Сколько так продолжалось, неведомо – день, год, столетие, вечность…
Но однажды неумолимый ход маятника дал сбой.
Когда огненный смерч вновь ворвался в укрытие, и страшный толчок ударил в грудь, лишая дыхания, из горла впервые прорвался крик.
– А-а-а! А-а-а-а! – Пальцы судорожно ухватились за что-то, пытаясь удержаться.
– Тише, тише, успокойтесь… – Чьи-то ласковые руки вытерли лоб приятно холодной влагой.
Появилось странное ощущение панциря, внутри которого было много пустого места, и только где-то посредине, съёжившись в маленький комочек, притаилось собственное «я».
Кто «я»? Этот вопрос ещё не возникал, просто появилось ощущение присутствия в этом комочке себя как живого существа. Именно понимание себя как живого!Это существо ещё не мыслило, не говорило, оно ничего не знало и не умело, оно просто было,как простейшая клетка, инфузория, бактерия.
Внешние звуки голоса воспринимались как приятные волновые колебания. Настолько приятные, что маленькому существу захотелось потянуться и распрямиться. Оцепенение, полностью сковывающее все члены, стало ослабевать, мышцы обмякли, и существо начало разрастаться, заполоняя прежний объём тела. Когда оно вошло в руки-ноги, заполнило голову, в мозгу что-то сработало, и открылись глаза. Они некоторое время смотрели безо всякого выражения. Потом заработала некая внутренняя линия связи, и стала поступать информация. Мозг, как застоявшийся механизм, иногда проскакивая вхолостую, всё же стал выдавать расшифровку действительности. Вначале предметы проступали будто в жидком мареве, и потому определить их назначение было трудно. Маленькое солнце тускло сияло неподалёку. Оно было совсем крохотное, это солнце, подвешенное под выбеленным потолком. Белое ложе, а рядом кто-то в голубом, кажется женщина… Да, женщина, ладная такая, улыбается, смотрит на него, что-то говорит. Как приятно, хотя он ничего не понимает…
Вокруг полно неведомых коробов, к которым тянутся странные гладкие верви, белые и чёрные. А некоторые и вовсе прозрачные, даже видно, как внутри этих чудных жил неспешно течёт вода. Иные из загадочных коробов блестят, будто лезвия клинка или топора. Стой, вспомнил! Топор – и страшная боль в затылке, потом провал. Я лежу, упав на траву около реки. Почему-то вижу себя сверху. Двое мужей крадутся к моему бездыханному телу, тащат его к воде, укладывают в небольшую лодку и отталкивают от берега. Как же я попал сюда и что за странное место? Сколько времени прошло после того, как я пал от топора княжеского?
Постепенно начал понимать речь женщины. Но она почему-то называет его чужим именем…
Последние моменты убийства вновь стали разворачиваться перед глазами, больной часто задышал, задёргался. Медсестра сделала укол, и пациент погрузился в тяжёлый сон.
Когда пришёл в себя во второй раз, способность мыслить восстановилась быстрее. Он ощутил боль, увидел бинты – спеленатым было почти всё тело. Прозрачный раствор по трубке медленно вливается в вену на левой руке, игла закреплена лейкопластырем. Госпиталь? Больница? Что произошло: катастрофа, болезнь, несчастный случай? Кем он был? Постой, кажется, военным… Нет, он точно знал, что того офицера убило… ракетой из гранатомёта… Она взорвалась прямо возле укрытия…
В голове шумело, звенело, давило, изнутри поднималось противное чувство тошноты. Обожжённое искалеченное тело давало знать о себе целым букетом болевых сигналов, что именно болит, понять было невозможно.
В это время открылась дверь, и в палату вошли несколько врачей – утренний обход. Первый, мужчина средних лет с залысинами, очевидно старший, бодро приветствовал Чумакова:
– Ну, как дела, герой? Пришёл в себя, молодцом!
Затем, повернувшись к сопровождавшим, коротко охарактеризовал: